Избранное. Том 3. Никогда не хочется ставить точку

11-12-13-14 февраля 1960 г. Сели на «Аннушке» на русле реки Рывеем (север острова Айон) и под снежной косой разбили лагерь. Палаточка двухместная, шкура вниз, сами в кукули. Еще раз возникает разговор о полной неприспособленности нашей одежды к Чукотке. Тяжело, холодно. Огромную неприятность доставляет иней, оседающий на стенках кукуля от дыхания. Лицо все время в ледяном венчике. Сыро. В палатке очень влажный воздух. А так тепло.

В первое мгновение тундра производит после отлета самолета безмятежное впечатление полной отрешенности, тишины.

Она вроде суровой, но доброй матери. Строго наказывает за малейшую оплошность, но ласкова к тем, кто знает об ее силе и делает все возможное, чтобы не идти против. Это все в пику «Белому безмолвию» Д. Лондона.

Розовый закат, розовый снег, с одной стороны, розовые заиндевелые травинки, и синим колотым холодным сахаром отливающая темень, с другой.

Мамонта не нашли. Да и где его взять среди этого хаоса пятиметровых снежных надувов и голой земли!

Охота. Вот оно счастье! После утренней каторги вылезания из мешка, мерзнувших ног, озноба и холодеющего в секунды чая вдруг блаженное сознание теплоты, того, что правильно смазанное ружье не откажет и на таком морозе, что у тебя ловко подогнанная одежда и упругая сила в ногах. Ты хозяин.

Хорошо жечь гексу в палатке. Тепло и можно просушить вещи. Очень много заячьих и куропаточьих следов, но самих животных нет. Видимо, улетели ближе к солнцу.

Сегодня все еще спим. В плохо выбитом от инея и снега мешке замерзал всю ночь, кошмары какие то. Утром стал дремать, просыпаясь, когда немели пальцы на ногах, и вдруг самолет. Летчики идут к палатке, а мы в ответ хором: «На палубе матросы курили папиросы.»

Летим вдоль обрывов Айона. Бело, куропатки — как деревенские девушки в чистых полушубочках. Следы Сашки Конченко, что скрывается от правосудия. Поселок Энмытанаю. Ряды домиков, магазин. Все обязательно здороваются со свежим человеком. Начальник «полярки» — огромный детина. Гоняет на вездеходе по острову зимой и летом. А чукчей в поселке совсем нет. Одни русские.

«Некоторые философы смотрят на многие вопросы философии совсем не по философски». — Э. По. Он же кинул и такую мысль:

«С развитием техники искусство в своем развитии все более и более будет отставать от нее, что приведет в конечном итоге к катастрофе мира».

Откровенно говоря, Э. По меня разочаровал. Со скукой читал его юмористические рассказы и т. д. Стихи сентиментальны. Знаменитый «Ворон» хорош, но этот загробный сентимент как-то не трогает. И вот я прочел «Колодец и маятник». И все, что раньше, захотелось прочесть сначала. Несомненно, такое мог написать только человек, сам переживший весь этот кошмар. Хотя бы под влиянием алкоголя. К тому же По глотал наркотики. Безысходный горячечный ужас. Вот так — не умом, не талантом, а нервами надо иногда писать: Знаменитый «Золотой жук» не то. «Медная пуговица» лучше.

Марково-Анадырь июль-август 1960 г

Марково. Очень тепло, зелень, березы и комары. Всё, и поселок, и люди, напоминает нашу вятскую деревню, только на крылечке деревянного здания аэропорта дремлют, разомлев от жары, чукчи.

Кто-то говорит: «Марково — это же Чукотский Крым». Отчетливо обрамляют Марковскую впадину синие холмы гор, очень синие. Похоже все это, как будто кто-то в вылепленные из синего пластилина горы вдавил пальцами яму и залил ее зелеными чернилами.

Анадырская впадина. Очень плоско, и Анадырь по ней виляет Огромным удавом, вспенивается по протоке. Желтый Анадырь. «Анадырь — желтая река» — можно так назвать потом очерк. Тундра и озера по всей впадине. Трудно понять, чего же больше: или озер, или земли.

Анадырь. Поселок разбит на куски и очень разбросан, какая-то стройка на холмах и на той стороне залива. Все деревянное и все обито толем. Тихий вечер, народ на берегу у сетей. Воет на барже сирена, и к барже кто-то очень ловко гребет на лодке.

Женщина идет с обрыва к морю в модных босоножках на высоком каблуке. Красива. В итальянской шерстяной кофте. Идти по гальке в туфлях должно быть очень неудобно. 10 часов вечера, и солнце бессильно повисло над горизонтом, краснеет от досады красная дорожка по заливу. Я долго смотрел на эту дорожку, моряки красиво зовут ее «дорогой счастья», а когда перевел взгляд на берег и бухту, и баржи, то все стало точь-в-точь как на картинах Сарьяна. Я не понимаю и, кажется, не люблю Сарьяна, но вот теперь кажется, что можно его понять и даже полюбить. Может, это «художник, ослепленный, солнцем», дорогой счастья. Сиреневые и голубые тона.

Погода на Севере — всё равно что выигрыш по лотерее: номер совпал, серия не та. Серия есть — номер не вышел. Это про Анадырь.

Поход на Паляваам