Избранное. Том второй

А Прокопий мялся, жалея о скором и некстати вырвавшемся признании, и тискал в кулаке ненужный подарок.

- Чуть не забыл, – вспомнил Сазонов как бы между прочим.

«Начинается! – ужаснулся Прокопий. – Не успел!»

Он уже стоял у порога, спиной к председателю, держась за дверную скобу.

- Вы в школу зачастили... Люди всякое могут подумать... А она женщина уважаемая. Поберегите её от пересудов!

Прокопий круто обернулся, шагнул обратно.

Теперь он чувствовал себя сильнее Сазонова, хотя минуту назад у него немел язык при одной мысли о том, что этот хитрущий дьявол зазвал его не для простого разговора.

Приблизясь к нему, с злобной ухмылкой спросил:

- Последыши мои подбираешь? Остерегись. Станешь на дороге – опять голову проломлю! Ты нашу породу знаешь...

Швырнув фигурки на пол, стремительно выскочил из сельсовета и загрохотал по ступеням. От его шагов задребезжали стёкла.

«Сердитый паренёк! – растерянно постукивал пальцами по столу Сазонов. – За что он меня? Неужели к Кате приревновал? Разве мы ровня? Если бы ещё к Марии...». Но коснувшись этой запретной темы, прикрикнул на себя: «Ерунда всё это! Выкинь из головы!».

И всё же он стал чаще бывать в школе, выдумывая для этого самые невинные предлоги: то привозил дров или тёсу, то в минуты хандры захаживал за книжкой.

- Когда вы успеваете столько прочитывать? – недоумевала Мария.

- Сам не знаю. Начну читать – нет сил оторваться. Последнюю страницу перелистну – жалко станет, что дальше листов нет.

- У книг, как и у людей, свои пределы...

- А жаль! Так можно все книги перечитать... особенно в вашей библиотеке. Мало здесь книжек!

- Эти-то кое-как собрали! Да и они не для детей. Детям что полегче надо, а здесь «Война и мир», «Идиот», «Мёртвые души»...

- Хорошие книги! Только мало. Давайте как-нибудь вместе съездим, подберём...

- Поезжайте с Иваном Евграфовичем. Я холостых мужчин избегаю, – отшутилась учительница.

- Всех? – ляпнул Варлам и тотчас прикусил язык.

- Извините, мне на урок.

Ей не понравился нескромный вопрос Сазонова. И вспомнилось кстати, что Прокопий сердился из-за этих посещений. Но не выгонять же Сазонова, тем более что приходит только по делу, и чаще всего к Ивану Евграфовичу. Он неназойлив, и разговаривать с ним приятно и легко. Но Прокопий рассуждал иначе и запрещал ей видеться с Сазоновым. А она хотела. Ей нравилось злить Прокопия, разжигая его ревность. Хоть в этом она чувствовала себя сильнее его. И ревностью, одной лишь ревностью пыталась расшевелить в нём умирающее чувство.

Её мучило непобедимо-грозное предчувствие, что счастью любви, вспыхнувшей так внезапно, скоро придёт конец. И удержать при себе Прокопия немыслимо – как немыслимо вернуть молодость.

Она спешила, впивала в себя всё, чтобы насытиться уходящим. Страх перед этой невосполнимой потерей был так велик, что порой задавливал самое чувство, хоть и сильное, но не смеющее быть решительным.

Этому мешали десять лет разницы в годах.

Глава 27

Семён Саввич и Логин перешли мост и свернули к Белому Яру, за которым сахарной глыбой высился древний курган. Курган был скользкий, укатанный ребятишками; именно поэтому взрослые остерегались взбираться на него. Однако немного погодя Науменко, выглянувший из окна конторы, увидел приятелей на самой вершине: «Ишь верхолазы! Носит их нелёгкая!».

Они стояли на кургане и о чём-то судачили. Точнее, говорил один Семён Саввич. Логин, раскинув подрамник, рисовал выступающее на белоснежье село.

Подписав ведомости, Науменко опять подошёл к окну. Маленькие спокойные фигурки приковывали к себе его взгляд. Захотелось уйти из этого дома, от дел, которые никогда не переделать, от косоглазого счетовода, надоедливо постреливающего на счётах.

- Шёл бы ты обедать, Никифор! – хмуро кивнул он счетоводу.

- А я не обедаю, Григорий Иванович. Настасья, супружница моя, худеть велит. – Счетовод вытащил из стола морковку и захрумкал.

- Худеть, а сам ровно кролик, хрум да хрум!

- Единственно лишь для умственного поддержания. Телом я и так широк, о теле заботы нету. Морковку ем, чтобы ум не заузился. И тебе советую. Ужасно полезная овощь!

Выйдя из конторы, Науменко повернул к кургану, на котором всё ещё маячили Логин и Семён Саввич.

«Как они забрались туда!» – скользя и падая, недоумевал Науменко. Он злился оттого, что не может подняться наверх, а колченогий старик и тщедушный Логин легко сделали это. Сапоги оставляли за собой следок с царапинами подковок, скреготали, разъезжались как лыжи. Науменко нелепо взмахивал больной рукой, пальцами здоровой пытаясь вцепиться в твёрдый, как пряник, снег.

Было стыдно своего бессилия, неумения совершить такое простое восхождение к людям, чьи голоса он слышал то совсем близко от себя, то чуть подальше.