Избранное. Том второй

- Он бежит, бежит, бежит, бежит, бежит! – понужнув лошадей, подпел Панкратов. Федяня отстал и, поругиваясь, затрусил вдогон. Бежал до самой Одины, пока Венька, догнав ехавших впереди других покосников, не придержал коней.

- Вытряс дурь-то? – помогая ему усесться, проговорила Афанасея.

- Что вытряс – не заметил, может, и дурь была, – огрызнулся Федяня и тут же подавился крупным подзатыльником. – А легче нельзя? Лён сломишь!

- Поговори ишо! – пригрозила женщина. Федяня умолк, не желая связываться с ней.

Часам к шести подъехали к Земляному, которое считалось дальним покосом. Здесь жили неделями, по очереди выезжая в баню и за продуктами. Издали, на большой елани, увидели Прокопьев трактор. На косил очном прицепе сидел новый председатель сельсовета Ефим Дугин. Он не утерпел и тоже выехал на покос.

На малых еланях трещали конные косилки с гусевщиками.

Рушился сочный пырей.

Оседали кудрявые визили.

- Высоко выбухала! – увязая по самые колена, шагала по травам Афанасея.

- Травинка на «ять», – кивнул Евтропий. – Разгружайтесь да за балаганы!

Здесь же, среди оживлённых покосников, переминался с ноги на ногу учитель, не зная, к кому приткнуться.

- Ты бы не лез под ноги-то! – поворчал Федяня. Когда-то, учась у Ивана Евграфовича, он частенько получал от него «плохо» и «очень плохо», а теперь сам решил оценить его практическую сметку. – Бери топор да виц наруби!

Иван Евграфович отошёл к кустам и неумело замахал топором, оглядываясь на парня: «Не смейся!».

- Я бы тебе кур щупать и то не доверил! Гляди, как наш брат, колхознички, на вас робят!

Отняв топор, стал сокрушать гибкие сочащиеся талинки.

- Ну, как? – сложив в кучу всю нарубь, спросил.

- Отлично.

- Тащи к балаганам!

Учитель, кряхтя, поволок прутья, теряя их по пути.

Через час подле болота вырос балаганный городок, уложенный сверху и с боков травою.

- Меня к себе пустишь? – робко спросил учитель.

- Шибко надо! – отвечал Федяня. – Я лучше девку приглашу. Пойдёшь в артель, Шурёна?

- Иди сюда, Александра! – позвала Афанасея. – А ты, выродок, с глаз скройся, пока я добрая!

Парень забился в балаган и, высосав там бутылку водки, сгинул в лесу.

- Гли-ко! – указала Фёкла на косцов, которые маячили вдали. – Ровно ласточки на проводе.

Её и Шуру назначили поварихами. Афанасея, отставшая от косцов, им помогала.

- Согласно идут! Пойти покосить, что ли?

- Сиди – накосишься. Наше дело бабье...

- Бабы-то мы в постели. А на работе поболе их гнёмся...

Тёплою водицей брызнули поздние сумерки.

Задремали кузнечики.

Примолкли в камышах утки.

С торжественной медлительностью возвращались косари. Развесив на ветки берёз остывающие косы, неторопливо смывали с себя пот, курили. Парни и девчата, не успев присесть, сновали вокруг балаганов, плескались водою. Иные подсаживались к костру, который, дразнясь, показывал бесчисленные красные языки.

Порхали редкие приглушённые фразы, пока в ночи не повисла песня. И хоть запевал её немудрящий жестяной голосок, но лилась она задушевно и трогательно.

Вы не вейтеся, русые кудри,
Над моею больной головой,

- Выводил Евтропий. Ему сразу же отзывались женщины и бережно несли нехитрую мелодию чрез весь белый свет.

Куда подевалась пьяная горластость, сопутствующая всякой песне в праздничные дни! Удивительную светлую грусть источали голоса. Песня плыла над одиноким костром, над тихим лесом и где-то далеко и неслышно терялась в ночи.

...И вдруг раздумчивую тишину расколола другая песня, пьяная, разгульная...

...Я ручки-ии и ножки сло-оооааамммаю
И жи-илочки-иии порвууу...

- Уже хватил! – сказала Шура и насильственно рассмеялась. Ей почему-то было стыдно за Федяню, который успел в одиночку напиться и теперь своими разухабистыми выкриками сломал тесную задушевность, не такую уж частую гостью.

- Ну и варначище! – рассердился Евтропий.

- Сколь живу, сроду на покосе пьяных не видывал, – сказал Панфило.

- Выгнать его, да и только.

Подойдя ближе, Федяня протолкался к костру.

- Хватит ныть! – сказал он. – Давайте весёлую!

- На первый раз прощу! – сурово сказал Евтропий. – На второй спуска не жди. Теперь спать. Утре до свету подыму.

- Хы! Спать! Ноне вся Сибирь бессонницей мается... Сыграй!

- Спать!

- Ишь ты! Кочка на ровном месте! – удивился Федяня и, удаляясь, пропел:

Девчонки, я вас не хвалю, не хаю,
Юбчонки на вас шире малахаю.

- У-ж-жинать! – позвала Фёкла.

За болотом отсчитывала кукушка.

Глава 39

Утром Евтропий поднял косарей до зари. Молодых без церемоний вытягивал из балаганов за ноги, обливал водою из бочки.

Вышли по росе. Первый прокос по неписаной традиции начинал сам. Косил чисто, травинка к травинке. Под ровным рядом ни одного уса.

Жжжаажж-ахх... – выводила коса, под самый корень срезая траву. Волнисто и плавно нырял носок. Пятка мощно отбрасывала кошенину в валок.

Жжжаахх-аххх... ххжааххх-ааххх...

- Пятки ожгу! – возбуждённо кричал Панкратов, идущий вторым.

Евтропий сквозь зубы сплёвывает, не отвечает.