Избранное. В 2-х томах. Том 2

Из-за крутизны берега обычно в этом месте лошадь брали под уздцы, в спицы задних колес рыдвана вставляли черенок от вил, и юзом, не спеша, оставляя глубокие следы в желтом мокром песке, пытались попасть на узкий скрипучий мост. Шурка озирался на возу, смотрел: вил не было. Темная ночь, да еще мерин Карий, ослепший недавно на один глаз, постоянно забирал влево так настойчиво, что правую вожжу приходилось держать натянутой, отчего быстро уставала рука. Да и меренок Цыган, семенивший в паре, часто от этого сбивался. Но вожжи были в руках дяди Миши. Такого уверенного и прочного, и Шурке казалось, что все будет как надо…

И все-таки было жутковато: а вдруг рванет дремучая лошадиная сила Карего сослепу в сторону… и пошло, поехало…

Тягомотина

То, что колодец вырыт, – не значит конец всем делам. Сердце у Шурки екнуло, он только начал собираться на рыбалку в компании с Мишкой и Женькой Ресновым, а тут голос отца за спиной:

– Шурка, прекращай шалберничать, надо те три лесины, которые лежат на задах, ошкурить.

Три большущих осокоря вчера притащил волоком на тракторе Яндаев, вспоров по пути в переулке на гати залежи золы и мусора. Осокори надо еще «расхетать», как говорит отец, то есть распилить на бревна, обрубить сучки. Отец торопится, хочет все делать одновременно. Надо, чтобы дерево подсохло и можно было везти на пилораму. Обычное дело: как на рыбалку собрался – так возникает отцовское задание, словно нарочно. Неудобно перед ребятами – Шурка их подводил уже, ведь он главный в рыбацких затеях. Он пошел в мастерскую, взял топор, остро наточенный отцом и грустный зашагал на зады к осокорям. Сел на прохладный с матовым оттенком, как у свинца, большой рычаг-сучок. Было удобно, дерево такое массивное, что его трудно раскачать.

Невольно вспоминались стихи, которые он сочинил совсем недавно, после такой же примерно истории и которые еще никому не показывал, даже дядьке Сергею:

Жарко

Перекати-поле по пыли
Катится вприпрыжку,
Дремлет стая сизарей
На пожарной вышке.
Не шумаркнет, тихо все.
Льется зной тягучий,
Пар клубится целый день
Над навозной кучей.
Но смотри, смотри – растет
Тучка над детсадом.
Эх, на речку бы сейчас!
Да работать надо.

С некоторых пор, особенно после разговора с дядькой Сережей, стихи часто стали получаться у Шурки. Он иногда даже не знал, что с этим делать. В самый неподходящий момент: на прополке, на стадионе, на рыбалке – везде, где нужна сноровка, на Шурку находило состояние, когда он отвлекался от всего постороннего и уходил в себя.

– Ты какой-то рахманный стал, Шурка, рохлей, – сказала один раз ему мать.

– Влюбился поди, – высказала догадку бабушка Груня и засмеялась.

– Пройдет, это такой возраст, «Такой возраст, – повторил про себя Шурка, – какой возраст? Я ведь и не влюбился вовсе!» И вдруг обожгла другая мысль: «Значит уже положено влюбиться, и в этом нет ничего плохого, хотя еще не взрослый».

Пришли Мишка с Венькой с Приказного озера, где копали червей.

– Во, – сказал Мишка, – с ночевой хватит.

– С ночевой, – повторил Шурка, – а вот этого, – он показал на дерево под собой, – до завтра мне хватит.

– Что, как всегда боевое задание, – скорее подтвердил, чем спросил Венька.

– Угу, – мотнул головой Шурка.

– Вот это тягомотина! – выдохнул Мишка.

– Ерунда, – сказал Венька и как-то по-полководчески, поставив ногу на сучок, оглядел район действий. – Три дерева всего? – спросил он, ни к кому не обращаясь. – Три, – подтвердил он сам себе, – значит по одному на нос. Будем тянуть тройной тягой!

– Чего? – спросил Мишка.

– Ну ты же говоришь – тяга Мотина, а я говорю – тяга наша, троих, а не одного Мотина.

Шурка вспомнил дядьку Мотина, жившего на дальнем краю села, который развозил на дрожках горючее по полевым станам, его вечно понурую лошаденку, похожую на слепую Карюху, которая крутит колесо на ческе шерсти в промкомбинате, самого Мотина – сонного и полупьяного, и ему стало почему-то весело.

«Тяга Мотина, – придумал же Венька в очередной раз штуковину какую. Откуда у него это?»

– Шурк, давай еще два топора, до обеда сделаем и мотнем с ночевой. Че раскис? А лучше: тащи лопаты, ими хорошо шкурить, я знаю.

– Сейчас! – Шурка метнулся к отцу, обрадованный таким поворотом дел. «Только бы Янин сегодня не успел и не приволок еще штуки три таких с делянки. Тогда никакая тройная тяга не поможет, – подумал Шурка на бегу, – а так мы быстро управимся и вечером будем на Ледянке, может, на сомят посидим».

В грозу

– Смотри-ка, рона, бороньим зубом махнуло, – не то восхищенно, не то опасливо сказал дед Иван, показывая на огромный росчерк молнии над головой.

Не успел Шурка переспросить, как вслед за ярким светом грохнуло над головой так, что вздрогнула земля, а на небо стало страшно смотреть. На том берегу Самарки полыхнуло пламя – одиноко стоящий вяз враз надломился пополам и загорелся.