Избранное. В 2 т. Т. 2

Михаэль поехал в Берлин заключать договор на дешевое массовое издание восьмидесятитысячным тиражом книги «Человек добр», за которую он получил Клейстовскую премию. Лиза переехала из Мюнхена в Берлин несколько позже. Она рассказала Михаэлю о том, что он уже знал из газет. Потом его потрясли события в Берлине. Офицеры Носке схватили Карла Либкнехта и Розу Люксембург, выступавших за свободную социалистическую республику, потащили их в отель Эден — свою штаб-квартиру, а потом зверски убили по пути к Моабиту. Трупы они сбросили в Ландвер-канал.

Последние крупные восстания в Рурской области и в Тюрингии были подавлены войсками Носке, рабочие понесли тяжелые потери.

Капповский путч застал Михаэля и Лизу во Франкфурте-на-Майне. Всякие собрания были запрещены под страхом смертной казни. Но франкфуртские рабочие, несмотря на запрет, провели митинг протеста против правого путча. Всем двум тысячам участников митинга объявили прямо в зале, что они арестованы, их повели по главным улицам под конвоем полицейских агентов. Агенты шли с револьверами на взводе. Рабочие со смехом повиновались, зрители, стоявшие вдоль тротуаров, громко хохотали, потому что со стороны все это выглядело так, будто арестованные, которые бодро шествовали с красными знаменами к Главному управлению полиции и громко пели «Интернационал», сами арестовали полицейских.

Две тысячи рабочих были заперты в огромном пустом зале, и не прошло и минуты, как пол словно покрылся толстым слоем снега — каждый разорвал в клочки все имевшиеся у него подозрительные бумаги. Тут же начались допросы. Они ни к чему не привели — вождя рабочих, того, кого искала полиция, — среди задержанных не оказалось.

В тот вечер Михаэль видел, как Пауль Леви, автор ряда теоретических работ по социализму и один из руководящих членов партии независимых социалистов, поспешно вошел в кафе на привокзальной площади. Войдя, он пытливо огляделся по сторонам; держался он очень настороженно, как человек, которого в любую минуту могут арестовать. Он кивнул Михаэлю и тут же исчез. Его-то и искала полиция.

Лиза и Михаэль тогда ни с чем и ни с кем не были связаны. Переехав без всяких видимых причин во Франкфурт, они через несколько дней снова вернулись в Берлин и на пять тысяч чешских крон, которые Михаэль получил от одной пражской газеты за переиздание «Разбойников» — немецкая марка была уже обесценена, — купили меблированную квартиру на Бисмаркштрассе. Пустых квартир без мебели не было.

Они убрали трехкомнатную квартиру коврами и кое-какими красивыми вещами. Они решили здесь остаться и жить в тишине и покое только друг для друга. Михаэль после двух с половиной лет перерыва, вызванного революцией, снова вернулся к работе над романом социалистического направления, который он начал писать еще в Швейцарии. Он пришел к выводу, что эту сложную многостороннюю тему по-настоящему можно осмыслить, только когда о ней пишешь.

Холодным февральским днем на Тауенциенштрассе, по дороге в кафе — берлинская богема перекочевала из Западного кафе в Романское, — Михаэль и Лиза встретили Гуго Люка. Он высох как скелет, был без пальто, несмотря на пронизывающий холод, а в руках держал полуметровую палку, выкрашенную в белый цвет, — она напоминала дирижерскую палочку. Когда Михаэль спросил у него, как дела и как он поживает, Люк внезапно вскинул голову тем же движением, что и пятнадцать лет назад в кафе «Стефани», и, улыбаясь, ответил:

— Превосходно! Дома в ящике стола у меня лежат шесть пьес. Я не даю их в театры, потому что публика еще не доросла до них.

Он со смехом откинул голову назад, торопливо зажав рукой открытый рот с одним-единственным зубом в верхней челюсти.

Через несколько недель Люк умер, — как он и предвидел, меблированные комнаты оказались «трагедией современного человека».

Михаэль раньше ничего не рассказывал Лизе о Гуго Люке. Но когда крикнув на прощанье «А rividerci!», Люк помчался вниз по Тауенциенштрассе — одинокий человек, у которого только и осталось что белая палочка, по щекам Лизы покатились слезы.

Весной 1921 года Михаэль получил телеграмму от отца. Тот сообщал, что мать тяжело заболела. Михаэль выехал в Вюрцбург. Он оправдал предсказание матери, которым кончался ее роман: там мать говорила, что их «знаменитый сын» обеспечит им спокойную старость. Чтобы семидесятилетнему отцу не надо было работать, Михаэль с осени 1917 года ежемесячно высылал родителям сто двадцать марок — больше, чем отец когда-либо получал за свою работу. Они жили теперь на окраине в одном из недавно отстроенных домиков за городским валом; перед домом был крохотный огородик, где мать выращивала овощи; вокруг дома росли цветы.

Лицо у матери посинело. Она тяжело дышала. Михаэль пришел в ее последний час. Она узнала сына, схватила его за руку, да так и не выпускала до конца. Говорить она уже не могла. На ее ночном столике рядом с зажженной керосиновой лампой лежала зачитанная до дыр «Разбойничья шайка».