Избранное в 2 томах. Том 1

— Я подлец!.. Я люблю ее… Но она — твоя! Она прекрасна! Я отступаюсь!.. Я уйду! Если хочешь, я завтра застрелюсь…

Туровский упал на колени. Стакан и шесть рюмок коньяка бушевали в нем. Ему хотелось бить земные поклоны и молиться. Прапорщики хохотали. Кашин стучал стаканом о стол и ругал гимназистов. Сербин лежал у Туровского на груди. Они обливали друг друга слезами. Они рыдали. Они умоляли друг друга. Они хотели целовать друг другу руки. Сверху Мишенька поливал их головы своими слезами. Он обнимал их обоих.

Ламцадрица, ой-ра! Ой-ра!

Репетюк и Теменко случайно попали в библиотеку. Они сразу же об этом пожалели. Выйти из библиотеки возможности не было. Высокий, худой, растрепанный прапорщик стоял у дверей с пистолетом в руках и никого назад не выпускал. В глазах его горел безумный огонь. Похоже было, что он сошел с ума.

Впрочем, пока еще он был в памяти. Просто он нюхнул «марафета» несколько больше нормы. Через час-другой он успокоится и, усталый, уснет.

А пока что он собирал в библиотеку всех бывших на балу штатских, а также земгусаров. Он выстраивал их вдоль книжных шкапов. Туда же ткнул он и Теменко с Репетюком. Он объявил, что будет сейчас всех по очереди расстреливать.

— Сволочи! — орал он, размахивая браунингом. — Подлецы! В тылу окопались! А мы за вас кровь проливаем? Немцам нас продаете? Пойте «боже царя храни»!

Земгусары, несколько железнодорожников, телеграфист Пук, Репетюк и Теменко молчали. Подступала тоска. А что, если вправду начнет стрелять? Нанюхавшемуся — что? Прапорщик поднял браунинг.

— Ну?… Раз… два…

Все сразу запели, но не в лад и не в тон.

— Неправильно!.. Врете!.. Отставить!

Ламцадрица, ой-ра! Ой-ра!

Сербин и Туровский снова добрались до зала. Они выпили уже сверх стакана по двенадцать рюмок. В огромном зале их кидало от стены до стены. Им едва удавалось поддерживать друг друга.

В зале было совсем пусто. Сквозь пьяный дым едва светились огоньки электрических канделябров. У стен тесно сидели тоскливые и грустные женские фигуры. Они сидели в ряд и ждали кавалеров. Оркестр гремел, но уши его не слышали. В голове гудело и гремело куда громче. Танцевали каких-нибудь три или четыре пары. Воропаев, Збигнев Казимирович и еще какой-то невзрачный земгусарик. Они втроем из кожи лезли, старались за всех. Больше кавалеров в зале не осталось. Дамы сидели грустные и тоскливые. Даже здесь уже не было мужчин. Только что были, и нет их — исчезли. Они пьяны.

Сербин и Туровский направились через зал в угол, где сидела Катря. Но это было совсем не так просто. Раз пять они падали. Коньяк играл ими, как шторм ладьей. Они упали в шестой раз и сбили с ног Збигнева Казимировича с его дамой. Но вот наконец и она. Ага — ламцадрица, ой-ра, ой-ра! Здрастье, наше вам!..

Катря забилась в уголок. Господи, что такое? что случилось? Она сидела. Танцевать не приглашал никто. Она выглядывала Пиркеса. Ведь он так до сих пор и не принес ей книг!.. Какая же она глупая! Разоткровенничалась с ним. А теперь он, наверное, смеется над дурочкой. Ай! Если бы не столько людей вокруг, — ей-богу, заплакала бы!.. А вон и Сербин… Сербин! Господи! До чего же хорош! Стройный, черный, нос орлиный. И почему он такой застенчивый? А может быть, гордый? А может быть, просто презирает ее? Ведь она такая некрасивая… Эти проклятые прыщики… И вдруг, он! Неужто пьяный? Господи, Христя! Христенька!

Сербин выпрямился и топнул ногой.

— Вы!.. — крикнул он. — Ламцадрица, ой-ра! Ой-ра! Вы, — повторил он еще раз, так как пьяные уши ничего не слышали и ему показалось, что он сказал это шепотом. — Вы дура! Чего вы на меня уставились?!

Больше он ничего не сказал. Слезы потекли у него из глаз. Он ослеп, онемел, задохнулся. Туровский плакал у него на плече. Вон! Вон! Скорее вон отсюда!

Они проплыли к буфету. Шторм крепчал и крепчал. Мишенька все плакал.

Репетюку и Теменко наконец удалось вырваться. Они пропели «боже царя», «спаси господи», «славься, славься». Прапорщик размахивал револьвером и ежеминутно запихивал себе в нос новую порцию белого порошка. Так могло тянуться до утра. К счастью, в библиотеку заглянул Парчевский и еще с порога понял, в чем дело. Он заехал прапорщику в ухо, и тот растянулся на полу.

Потом прапорщика тащили к входной двери. Земгусары пинали его сапогами. Парчевский сорвал у него Георгия с груди. Кто-то расквасил ему нос. Прапорщик бил себя в грудь и ревел, как недорезанный, страшным голосом, исступленно и без слез:

— Меня?… По морде?… Прапорщика лейб-гвардии Кексгольмского полка? Пристрелите меня, или я вас убью!.. Убью!.. Расстреляю!.. Шпионы!.. На немецкие денежки!.. Мясоедовы, Сухомлиновы! Продали Россию! На Распутина променяли! Сепаратисты! Бей!

Его и били.

На шум и скандал из-за кулис выскочил Кульчицкий. Впрочем, это он только делал вид, что выскочил на скандал. На самом же деле он. давно искал случая выскользнуть из комнаты, где шла игра. Он выиграл. Он выиграл уже с полтысячи. И он не хотел проиграть. Это не входило в его расчеты. Лучше уйти подобру-поздорову. Спасибо этому нанюхавшемуся идиоту, он под удобным предлогом таки улизнул…