Избранное в 2 томах. Том 1

Батальон «Христа-спасителя» был сформирован из монахов, семинаристов и загулявших попов. В подоткнутых на манер французских шинелей рясах, с длинными нестрижеными волосами, на груди — наперсные кресты. Черный стяг батальона «Христа-спасителя» имел форму церковной хоругви. Батальон был вооружен шашками, а на марше впереди несли крест и кропило с кропильницей. На станциях монахи выходили на перрон и служили молебны.

Батальон «Одесса-мама» сформировался в Одессе из ширмачей и воров. Знамя батальона было сделано из темно-малиновых, почти черных портьер, по слухам, специально для этой цели среди бела дня украденных из кабинета градоначальника как раз тогда, когда там заседал Одесский временный исполнительный комитет, мнения которого о целесообразности сформировать батальон уркаганов, как передают, запросил Керенский. Комитет от всего сердца поддержал ходатайство свободных урков.

Впрочем, воинского обмундирования солдатам «Одессы-мамы» на всякий случай не выдали. Их пообещали экипировать уже на линии огня. Также не выдали им и винтовок, очевидно справедливо полагая это напрасной расточительностью, — каждый, мол, ракло мог сам расстараться где-нибудь насчет винтовки. Так что батальон ехал вооруженный пока лишь финками и собственными шпалерами. Но таких одеяний, в каких щеголяли солдаты батальона смерти одесских «алеш», не придумал бы даже сам режиссер Черноблер с кинофабрики Ханжонкова. Тут были «пижоны» в шелковых цилиндрах, но по пояс голые и в штанах с бахромой. Были «денди» в лаковых туфлях, но без штанов, в футбольных трусиках и купальных халатах. Были «ферты», босые, но в мастерски отутюженных фрачных брюках и дамских трикотажных кофточках. Были «фендрики» в широченных бриджах, но без сапог и с солидными котелками на головах. Были «блоты» в матросских тельняшках. Были «жлобы» в кожушках.

С громогласным пением «Алеша-шя, возьми полтона ниже, брось Адессу вспаминать» эшелон батальона смерти подкатил прямо к пассажирскому вокзалу. Поезд остановился, «алеши» выскочили из вагонов — вагоны, кстати сказать, у них были только классные, а для командования даже мягкие — и бросились внутрь здания. Прежде всего они сорвали витрину с фотографиями, висевшую на стене в багажном отделении, под надписью «берегитесь поездных воров». Потом они ринулись в буфет и за пятнадцать минут очистили его весь, включая кассу и серебряные ложечки.

Когда эшелон наконец двинулся, «алеши» еще долго махали из окон кепками, цилиндрами и дамскими панамами. «Дерибасовская», «Ривочка», «Молдаваночка» и «Семь-сорок» еще долго звенели в прозрачном летнем воздухе, вслед за поездом «Одесса-мама».

Наконец под вечер подкатил и батальон смерти прапорщика Бочкаревой. На паровозе хлопал черный флаг ажурного шелка, отороченный черными брюссельскими кружевами. Серебряный череп и белые кости искрились бисером. Это был первый женский батальон, тот самый, который четыре месяца спустя охранял Зимний дворец в ночь падения Временного правительства и отставки самого Керенского. Три сотни блондинок, брюнеток и шатенок высыпали на перрон. Собственный батальонный оркестр исполнял нежные полонезы вперемежку с зажигательными кадрилями и «Марсельезой». Весь местный гарнизон ринулся к воинской рампе.

Ночью пришло первое сообщение. В бою под Нараювкой наша армия разбила австрийцев, взяв в плен триста офицеров, восемнадцать тысяч солдат и захватив двадцать девять тяжелых орудий. В час ночи манифестация с факелами, фонарями и страстными свечками, воткнутыми в водочные бутылки без дна, с пеньем «Марсельезы» и с портретами Керенского, под церковный звон двинулась улицами города. Испуганные псы лаяли и рвались с привязи, всполошенные петухи растерянно кукарекали, воронье кружило в воздухе, встревоженно и озабоченно каркая. Впереди демонстрации, с плакатом, черным и украшенным жуткой эмблемой — череп и кости, и надписью «Мы умираем за свободную Россию», шел член нашего временного комитета, уполномоченный по делам просвещения, культуры и пропаганды, Аркадий Петрович… Ночь была ясная, звездная, лунная. Но ночной воздух гудел, содрогался, захлебывался. Это там, на западе, беспрестанно, день и ночь били немецкие берты, грохали сорокадвухсантиметровые чемоданы, взрывались каждую секунду сотни фугасов и тысячи шрапнельных снарядов…

Последние месяцы войны как будто и не было. Она отошла куда-то вдаль, в туман, в абстракцию. На фронтах воцарилось относительное спокойствие. Куда более бурно протекала жизнь здесь, в тылу, внутри страны. Ведь наступила свобода! Революция!

И вот — опять война.

И на этот раз, кажется, предстояло воевать и нам.

Еще шестнадцатого вечером комендантские вестовые обошли всех нас с большой прошнурованной, за печатями, книгой.

Это была книга приказов по гарнизону. На странице тридцать седьмой под номером приказа двадцать нам, допризывникам девяносто шестой этапной роты, предлагалось через два часа прибыть в роту, в чем и расписаться здесь же, под текстом приказа.