Избранное в 2 томах. Том 1

Рефери засвистел. Теменко передал Сербину. Сербин перекинул с ноги на ногу и послал сильным шутом Кашину на правый край. Линия чехов ударила на нас. Они были слабее, мы подбадривали себя, но игра шла вяло и нервно. На голкиперской площадке, под самыми вражескими воротами, Теменко вдруг сделал генц. Туровский напрасно прикрывал нападение, чтобы Воропаев отбил мяч, — Воропаева-то ведь не было. Тогда брал Зилов, выносил далеко вперед — Репетюку, но центр не принимал, потому что у Теменко был совсем другой характер. Пас приходилось принимать Сербину. Но когда он передавал Жаворонку, мяч перехватывало чешское нападение, так как Потапчук, занимавший теперь место Жаворонка, был недостаточно ловок и за короткой пасовкой не поспевал. Первый тайм закончился один — ноль в пользу чехов.

Мы накинули шинели и укрылись от пронизывающего ветра за санитарным бараком. Мы не сосали лимоны — какие уж там лимоны! — и, хотя никто не позволил себе напиться воды, наша спортивная дисциплина так упала, что мы достали кисеты и задымили махрой. Холодный ветер крепчал, с запада наползали лохматые тучи. К ночи следовало ожидать непогоды. Мы тихо и беззлобно переругивались. Были все шансы проиграть и второй тайм.

Последним к компании присоединился Пиркес. Он шел через поле с каким-то солдатом.

— Узнаете? — ткнул в него пальцем Шая. — Го-го! Неужто никто не узнает?

Но мы узнали. С ним был Яков. Солдат Яков Юринчук из Быдловки. Дезертир. Изменник вере, царю и отечеству. Он был в шинели, в ватной папахе с кокардой, но без погонов. Темные полоски невыгоревшего сукна остались на местах, где когда-то были погоны. За спиной, на ремне через грудь, у него висела винтовка.

— Мячик, значится, гоняете? — усмехнулся солдат Яков. — Ну, и что?

Мы бросились к нему и тесно обступили со всех сторон. Каждому хотелось пожать руку, заглянуть в глаза, хлопнуть по плечу…

— Яков!.. Ха-ха!.. Разве вы опять солдат?… Где вы были? Как вы тогда вывернулись?

Потапчук обнял его и покраснел.

— Яша! Яшка! Живой!

Яков улыбнулся и отвечал всем сразу, не то иронически, не то застенчиво.

— Живой, значится!.. Не поймали тогда: месяцев пять по лесам с хлопцами шатались… Сами, значится, заявились, как революция, конечно, произошла. Думали, пришел, значится, конец! А оно, вишь, какое дело… министры с буржуями и к революции, значится, присобачились… Да теперь уже дело по-иному оборачивается. Не расчет фронтовикам винтовки кидать и по домам расходиться. — Яков поправил ремень и передвинул винтовку за спиной ловчее. — У фронтовиков думка, значится, и самого Керенского, коли что, потрясти…

Мы выслушали это спокойно. Мы уже слыхали: «Без аннексий и контрибуций», «сепаратный мир», а также и «долой министров-капиталистов!».

— Они говорят, — снова начал Яков, сердито потоптавшись на месте и подышав на озябшие руки, — они, значится, говорят: «Защищайте революцию от немцев!» Хо! А про саму революцию они выражаются, что ее немцы подбросили нам, значится, в запломбированном вагоне. Хо! Чего ж тогда ее, революцию, от немцев защищать, раз выходит, по-ихнему, что она и сама немецкая? А?

— Ха-ха-ха! — дружно загоготали выздоравливающие и санитары, окружившие нас кольцом. — Ха-ха-ха! Туды твою бабушку, чтоб не дрыгалась!

— А на черта она нам, — рассердился Яков, — панская революция? Да мы себе свою, солдатскую и пролетарскую добудем!..

— В «Окопной правде», — подхватил Зилов, плотнее запахивая полы шинели от ветра, — хорошая статья есть о том, что солдатам вражеских армий не между собой воевать надо, а всем вместе против тех, кому эта война нужна: против фабрикантов и помещиков.

— А как же! Мир хижинам, война дворцам! — компетентно отозвался кто-то из толпы.

— И Совет рабочих и солдатских депутатов…

— Да ты выше стань, а то не слышно! — снова крикнул кто-то позади. — Вылазь, вылазь повыше, пускай все послушают! — загудели в толпе вокруг.

Стать было не на что, и, опираясь на наши плечи, Зилов просто взобрался на футбольный мяч. Все-таки выше на целую голову.

Начался митинг…

Вечером, и правда, хлынул дождь.

Но еще до дождя — шел последний урок, тригонометрия, — в гимназии вдруг появился штабс-капитан Деревянко.

Он вошел в класс прямо посреди урока, не спросив разрешения, грохоча сапогами. Мы вытянулись смирно. Он небрежно подкинул два пальца к козырьку.

— Гражданин учитель, так что я должен этот самый ваш урок прекратить…

Потом он щелкнул каблуками и повернулся к нам, лихо оправляя амуницию. А красовалось на нем полное походное офицерское снаряжение: шашка, револьвер, планшетка с компасом, бинокль, термос и порттабак.

— Взвод! — крикнул он звонким шепотом. — Смирно! Слушай мою команду!

Мы стали смирно, он скомандовал.

— Спокойно, без разговоров, выйти из классов, спуститься в раздевалку, надеть шинели и построиться на гимназическом дворе. Затем, по четыре в ряд, окраинными темными улочками, без единого слова, не зажигая папирос, соблюдая абсолютную тишину и порядок, предместьем пройти к себе в этапную роту 96.