Они уже трижды на этой неделе безуспешно пытались попасть в бесплатную ночлежку. Она всегда была переполнена постоянными обитателями. В Берлине в ту пору были тысячи и десятки тысяч людей, по тем или иным причинам не получавших пособия по безработице, и свое единственное богатство — койку в ночлежке — они всеми средствами защищали от новичков. В домах Армии спасения постель стоила двадцать пфеннигов. Кто не имел их — того не впускали. У них не было сорока пфеннигов, а просить милостыню по квартирам было уже поздно: часы на башне пробили десять.
Чья-то автомашина затормозила у ресторана. Две дамы и мужчина вышли из нее. Стеклянный Глаз и секретарь остановились и смотрели, как швейцар с огромным зонтом провожал их к подъезду.
Все произошло слишком быстро. Кроме того, неподалеку стоял полицейский. Проходя мимо него, они, не поворачивая головы, почувствовали, что полицейский, по плащу которого барабанил дождь в такт их шагам, обернулся и посмотрел им вслед.
Свет фонарей отражался в мокром асфальте Савиньиплац. В одном из подъездов стояла и курила проститутка.
— Пойдем, мальчик?
— Слепая она, что ли?
Но обращение относилось совсем не к ним, а к какому-то долговязому человеку в галошах, который в этот момент бесшумно их обогнал.
Стеклянный Глаз почувствовал какой-то толчок изнутри.
— Нам негде переночевать. — Окончательно растерявшись, он добавил: — Мы приехали из Южной Америки.
Но и это не подействовало, долговязый ничего не ответил и даже не замедлил шагов. Стеклянный Глаз начал отставать, и секретарь опять догнал его.
Молча пошли они дальше, мимо магазина похоронных принадлежностей, мимо ярко освещенного мебельного магазина, в витрине которого крутился патентованный диван, превращавшийся на глазах в кровать. Долговязый стоял перед витриной. А потом опять обогнал обоих друзей.
Три человека сошли с трамвая и, пробиваясь сквозь дождь и ветер, перешли улицу.
Секретарь подошел к старухе, ждавшей на остановке трамвая. Он никогда не знал, что надо говорить в таких случаях. Меньше всего убеждала правда, уже хотя бы потому, что ее надо было пространно объяснять. Он сказал:
— У меня пятеро голодных детей.
Старуха испуганно отшатнулась, но, увидев по лицу секретаря, что бояться ей нечего, равнодушно подошла к рельсам и посмотрела, не идет ли трамвай.
Секретарь последовал за ней. Тогда старуха все-таки испугалась. Перейдя улицу, она по другой стороне пошла к следующей остановке.
Между тем Стеклянный Глаз остановил какую-то служанку, гулявшую с маленькой черной собачкой, и получил от нее пять пфеннигов. Десять оставалось еще от той марки. На ночлег не хватало двадцати пяти.
Процентное соотношение они уже выяснили: по холодным и дождливым дням из сорока — пятидесяти попыток выпросить что-нибудь удавалась лишь одна, хотя они и научились расставлять такую мелкую сеть, что ни один мало-мальский щедрый на вид человек не мог ее миновать.
Конкуренция была жестокая. Берлин кишел тысячами профессиональных нищих, к тому же существовала еще целая армия безработных, хотя и получавших пособие, тем не менее вынужденных попрошайничать. А сердца прохожих очерствели, да и полицейские усердно охраняли республику. Просить по квартирам удавалось редко, за входящими зорко следили швейцары, им за это платили деньги.
Непохоже было, чтобы длинная Кантштрассе великодушно выдала еще двадцать пять пфеннигов двум нищим, способным передвигаться без костылей.
Попытка попросить что-нибудь в кабачке кончилась неудачно: все посетители как по команде обернулись к вошедшему, и тотчас хозяин, указывая рукой на дверь, вышел из-за стойки. Не прошло и двух секунд, как секретарь очутился за дверью. Все было разыграно как по нотам.
Часы на башне пробили одиннадцать. Сырой и холодный ветер пронизывал насквозь. На Кантштрассе не видно было ни души. Они теряли надежду. Только проститутки подстерегали на углах свою добычу.
Какой-то пьяный прошел, шатаясь, им навстречу. Пьяные не подавали. Это друзья уже знали. Пьяные поднимали скандал.
Две проститутки попытались пристать к пьяному, оравшему песню, но отстали. Он не хотел. Они выругались ему вслед.
Стеклянный Глаз и секретарь пересекли еще одну площадь. Слева возвышалось огромное здание: суд района Шарлоттенбург, где в нынешнем году было зарегистрировано сто семьдесят шесть тысяч случаев неплатежеспособности. За последние пять минут друзья не встретили ни одного человека. В дрожащих коленках секретарь начал ощущать всю безнадежность их положения.
На этот раз они обогнали того долговязого. Он сторговался с какой-то проституткой и исчез с ней в подворотне.
Прожектор радиомачты ощупывал своим подвижным лучом холодную ночь. Перед выходом на шоссе Авус они, не сговариваясь, повернули налево, туда, где не было домов, и пошли вдоль дощатого забора, поворачивающего вместе с улицей. Они думали теперь только о том, как бы отыскать сухое местечко на ночь.