Избранное. В 2 томах [Том 1]

Она ни в чем ему не отказывала. Еще когда он нес ее через протоку, весь мир перестал для нее существовать.

Под застекленным колпаком дебаркадера, откуда паровозные гудки, отраженные окрестными холмами, только слабым эхом доносились до островка, ссутулясь и засунув руки в карманы, взад и вперед шагал доктор Гуф с сестрой. Говорить им было не о чем.

Подошел южный экспресс.

Потом он стоял у окна спального вагона, и на губах его играла все та же изломанная скепсисом улыбка. Ну, ты понимаешь.

Она понимала. Стояла на перроне с вечной своей улыбкой, служившей защитой от темного чудовищного мира.

Поезд тронулся. Они не спрашивали друг друга, когда они увидятся и где?

Ее поезд отходил позднее.

Она присела в зале ожидания, где на скамьях дремали одинокие пассажиры. Кельнер поставил перед ней чашку кофе. «Страхуйте ваш багаж!» — прочла она на плакате. Кофе остыл, покрылся морщинистой пленкой. В стакане с водой плавала хлебная крошка. Она ложкой выловила ее. «Страхуйте ваш багаж!»

Выкрикнули номер ее поезда. Вся труппа уже собралась у входа на перрон. Кучка актеров выделялась излишней пестротой. Веселость их была излишне громкой и звучала не совсем искренне.

Была минута, когда ей захотелось все бросить, бежать, уйти от них навсегда. Но с лица ее не сходила все та же неизменная улыбка.

Толстый Гамлет поднялся на цыпочки, предостерегающе простер к сестре доктора руку и с трагическим пафосом воскликнул: «Не поминай о Риме!» Сегодня он прицепился к этому словечку и повторял его по любому поводу — и без всякого повода…

А брат ее стоял у окна в коридоре вагона, мчавшегося сквозь светлую ночь вдоль берега реки, где растут старые ветлы, все ближе и ближе к островку.

Мог ли он подозревать, что под купой деревьев, черным силуэтом вырисовывавшихся на серебристой ряби вод, в траве, на разостланном дорожном пледе, тем двоим дано было сполна насладиться счастьем, которое щедро расточает таинственная природа, та природа, что их с сестрой неуклонно толкает во власть темных сил.

Поезд пронесся мимо.

1927

Из трех миллионов трое © Перевод И. Каринцевой

Я так голоден, что от жажды не знаю, где мне сегодня ночевать, так мне холодно.

Нестрой

I

Три человека вышли из города — секретарь, портной и рабочий; из трех миллионов безработных — трое.

Они шли без определенной цели — работы не было нигде, а безработные были во всех городах, везде и повсюду. Они просто шли куда глаза глядят.

У секретаря не хватало двух передних зубов, портной слегка хромал, а у рабочего один глаз был стеклянный.

Они с детства знали друг друга, вместе ходили в школу, а когда подросли, начали зарабатывать на хлеб и немногим более того; на войну отправились как солдаты одного пехотного полка и затем под гнетом затянувшейся безработицы скатывались все ниже, пока в один прекрасный день у них не осталось ничего, кроме закаленной в горькой и горчайшей нужде дружбы.

— Пока еще терпимо. Все идет хорошо, и солнце сияет. А воздух-то какой! Чувствуете? Но через несколько часов, этак к полудню, когда подойдет время обеда, — что тогда? И где мы будем спать нынче ночью?

— Если ты уже сейчас начинаешь ныть, так лучше возвращайся сразу домой, — сказал секретарь. — Впрочем, у нас ведь еще осталось семьдесят пфеннигов. На сегодня хватит. Прежде всего надо истратить их. Все, до последнего гроша! Вот когда мы узнаем, почем фунт лиха. Вот когда мы, наконец, узнаем, так ли недосягаем кусок хлеба для нашего брата и все ли пути к нему заказаны… Я, во всяком случае, назад не поверну, лучше сдохну.

Стеклянный Глаз вспомнил совершенно особенное молчание его квартирной хозяйки в последнее время, когда она подавала ему обед или ужин, за который он не мог заплатить.

— Кто сказал, что я поверну! Этого не будет.

— Ну вот! Значит, договорились. Все в порядке. Перед нами открыты все дороги мира, нам надо только выбрать… А истратим семьдесят пфеннигов, продадим первому же оптику твой стеклянный глаз. Выручки хватит еще на день. Все равно ты этим глазом ничего не видишь. Неужто ради красоты дорожить им? Такой роскоши мы себе позволить не можем.

При этих словах Стеклянный Глаз, пытаясь скрыть смущение, с наигранной беззаботностью посмотрел вдаль и бодро зашагал вперед.

— Только, ясное дело, торопиться вы не будете, — сказал ковылявший сзади портной. — Об этом мы договорились. Да и времени у нас много.

— И больше ничего! Ничего, кроме времени!

Они медленно побрели дальше, спокойно, как на воскресной загородной прогулке.

— Мы сохранили нашу личную свободу, мы можем делать что хотим, или не делать ничего. Это тоже кое-чего стоит. Такой независимостью пользуются только богачи, которые могут делать что хотят и владеть чем пожелают, да вот люди, подобные нам, у которых нет даже крыши над головой.

Теперь Стеклянный Глаз припомнил секретарю намеки на его недостаток: