Избранное в 2 томах. Том 2

Он долго смотрел на Ольгу. Ольга не поднимала глаз. Тогда он нажал кнопку — и звонок зазвонил совсем близко, тут же, за дверью.

Нина испустила крик ужаса.

— Молчать! — рявкнул гестаповец и стукнул кулаком.

Дверь отворилась, и на пороге вытянулся конвойный.

Было совсем тихо. Гестаповец смотрел на Ольгу. Ольга не поднимала глаз. Нина замерла и не дышала. Животный страх сковал Ольгу. Что делать?

Гестаповец сказал:

— Можете взять ее.

Конвойный приотворил дверь и что-то сказал в коридор. Вошел другой конвойный. Ольга подняла глаза. Когда они пойдут к ней, она бросится не на них, а через стол, на следователя. Он не ждет нападения, и она успеет раскроить ему чернильницей череп.

Но конвойные направились не к Ольге. Они подошли к телу Марии. Один из них держал в руке дощечку с бечевками. Он придвинул стул, встал на него и нацепил дощечку Марии на грудь, а бечевки завязал сзади на шее. Когда он делал это, тело Марии покачивалось. Нина тихо, с трудом сдерживаясь, стонала. Конвоир вынул из кармана нож и ударил по шнуру. Тело Марии тяжело повалилось на пол. Ольга вся сжалась. Нина вскрикнула. Теперь тело Марии лежало на полу — головой к окну. Кисти рук были скручены проволокой. На дощечке было написано по-русски: «Партизанка». Конвойные взяли тело Марии — один за голову, другой за ноги — и понесли.

Гестаповец сказал:

— Повесить против памятника.

Конвойные тихо засмеялись и вышли. С минуту еще доносился скрип элегантных сапог. Но конвойные далеко не пошли. Слышно было, как они бросили тело на пол. Потом долетел короткий разговор. Кто-то другой взял тело Марии и понес; застучали, удаляясь, тяжелые кованые сапоги. Элегантные сапожки вернулись назад к двери. Скрип затих. Конвойные снова замерли за дверью.

Гестаповец скучным голосом сказал:

— Прошу извинения, я занят.

Ольга не поняла.

Еще более скучным голосом гестаповец прибавил:

— Я позову вас, когда вы мне понадобитесь. А пока можете идти.

Ольга и Нина не шевельнулись. Они не поняли, что это сказано им.

— Ну? — сказал гестаповец. — Убирайтесь вон! Айн, цвай, драй…

Ольга и Нина поднялись. Нина бросилась к двери, щека ее, по которой бил гестаповец, густо покраснела. Ольга тоже пошла к двери. Все чувства сосредоточились у нее на спине: сейчас он выстрелит в затылок — у него револьвер в кармане или в столе. Она слушала, не зашуршит ли одежда, не скрипнет ли ящик стола. Навстречу им зазвонил в коридоре звонок. Дверь распахнулась — они переступили через порог. Конвойные пропустили их вперед.

Сейчас они набросятся сзади. Они не набросились. Они пошли вслед за девушками. Потом один обогнал их и пошел впереди. В застенок?

Они прошли коридор, спустились по лестнице, вышли в вестибюль. Дежурный, у которого Ольга расписывалась в книге, зевая, сидел за столом. Он не обратил на них никакого внимания, только сказал: «По одной!»

Перед выходной дверью конвойные остановились. Один толкнул Нину вперед и вышел за нею. Другой остался с Ольгой, вынул сигаретку, чиркнул зажигалкой и закурил. Зажигалка была сделана в форме спеленутого ребенка. Пока вернулся первый конвойный, тот, который оставался с Ольгой, сделал пять-шесть затяжек. Затем он толкнул Ольгу, и они вышли во двор.

Молча прошли они через двор. Нины нигде не было. На свежем снегу по направлению к воротам шли следы дамских ботиков. Через несколько метров они смешивались со многими другими следами. Часовой у ворот дал им дорогу, и они вышли на улицу.

На тротуаре конвойный сказал: «До свидания!» — и повернул назад.

Ольга осталась одна.

Она стояла. Напротив были развалины Педагогического института. Несколько правее высился памятник Шевченко. «Вешать напротив памятника». По улице проходили немецкие офицеры. Сновали автомобили. По небу быстро неслись легкие облачка. К Ольге подошел часовой.

— Проходите, — сказал он, — останавливаться запрещается.

Ольга пошла быстрым шагом. Это было чудовищно, но в груди ее кипела радость. Радость избавления от страшной беды. Нет, это была не радость. Это было лишь мгновенное предчувствие радости. Но и оно вызвало омерзение и негодование. Это была тоска по радости, которой не было и быть не могло. Труп Марии висел перед глазами Ольги. Он будет теперь висеть всю жизнь. Все стенало в Ольге. Все стенало. Все.

Напротив памятника она остановилась. «Вешать напротив памятника». Сейчас Марию принесут, и она будет висеть тут. На страх всем другим. Кроме той тысячи, которую уже расстреляли. Теперь будут искать виновных. «Пока вы еще не подсудимые, пока вы еще только свидетели». Господи, может, этого не было?

Нет, это было. Ольга пошла. Ей надо свернуть направо, чтобы попасть на Пушкинскую и домой. На углу она вдруг увидела Нину. Нина стояла и, очевидно, ждала ее. Ольга замахала руками:

— Ступай, ступай, Нина! Потом! Ступай!