Избранное в 2 томах. Том 2

— Отлично! — сказал майор. — Это книга обо мне. Гимназистом я в прошлую войну пошел добровольцем на фронт.

— А Ремарк, — спросила Ольга, — он потом тоже стал наци?

Майор нахмурился.

— Мы не о том говорим, фрейлен. Как бы ни была тяжела война, когда-нибудь она кончится.

— А что будет после войны? — спросила Ольга. — Не в Германии, а здесь, на землях, захваченных Германией?

Майор пожал плечами.

— Вы не знаете?

— Мы не о том говорим, фрейлен, — в третий раз упрямо повторил майор. — Я не разделяю воинственного духа молодого немецкого поколения. Но я солдат. И я ветеран. И я немного устал, так же как и вы, фрейлен. Мы не о том говорим, фрейлен. Давайте поговорим о другом. Как ни худо бывает человеку, он всегда может поговорить о чем-нибудь веселом. Я предлагаю выпить за ваше здоровье и за ваше будущее счастье, фрейлен Ольга!

Майор открыл шкафчик и вынул бутылку и два бокала.

— Чудесное кавказское белое сухое вино! — сказал майор и наполнил бокалы.

Ольга отодвинула свой бокал.

— Фрейлен, вы не хотите выпить со мной?

Ольга не хотела пить с ним. Она покачала головой.

— Вы хотите обидеть меня?

Ольга поднялась. Надо что-нибудь сказать. Майор ждал, держа бокал в руке.

— Вчера умерла моя мать, — сказала Ольга. — Сегодня я ее похоронила.

Майор поставил бокал и почтительно склонил голову:

— О фрейлен, простите…

Минуту длилось молчание. Майор стоял в торжественной позе. Он почтил память матери своей гостьи. Он был джентльмен. Ольга тоже молчала. Зачем она сказала о матери? Зачем она сказала о гестапо? Зачем она вообще разговаривает с ним? Надо просто взять стул и…

— Фрейлен, — сказал вполголоса майор. Он говорил не просто корректно, а задушевно. — Выслушайте меня. Я знаю, что значит остаться сиротой. — Он вдруг вынул носовой платок и на секунду прижал его к глазам. Потом он снова спрятал платок в карман. — Я потерял родителей всего лишь четыре года назад. Я их очень любил, моих родителей. Вы культурный человек и, вероятно, знаете, как любят в наших немецких семьях. Я прекрасно понимаю вас, фрейлен, жизнь у вас такая трудная!

На мгновение он остановился. Ольга в удивлении смотрела на него широко открытыми глазами. Боже мой, да это был точь-в-точь такой немец, каких описывают в старинных сентиментальных романах. Сейчас он еще заговорит о любви. Вертер!

Майор смотрел на Ольгу нежными глазами:

— Знайте, фрейлен, мне совершенно не нужна стенографистка. Быть может, то, что в списке переводчиц я натолкнулся на имя неизвестной мне фрейлен Басаман Ольги, это перст судьбы? Быть может, в моих дружеских чувствах к вам, фрейлен, есть зерно сердечного влеченья? Отнеситесь к этому как женщина…

Ольга смотрела на майора. Марию повесили. Фашисты дорого заплатили за ее смерть, — она убила начальника гестапо. Сержант Иванов погиб у пулемета, уничтожив сто двадцать гитлеровцев. Врага нельзя пропустить, но надо дорого продать свою жизнь. За одного Фогельзингера она не отдаст жизни!

Ольга подошла к подзеркальнику.

Майор понял ее жест, он взял пальто и подал его Ольге. Потом он подал ей перчатки.

Ольга направилась к двери. На пороге она оглянулась.

Майор стоял посредине комнаты. Лицо у него было печальное.

Ольга вышла и затворила за собой дверь. Она прошла через просторную переднюю, отворила выходную дверь и вышла на площадку.

«Фогельзингер будет десятый, двадцатый, сто двадцатый…»

Ветром заносило снег в выбитые окна. Ольга стала спускаться по лестнице. В ушах у нее шумело, голова стала какая-то большая, — разве голова может распухнуть?!

Ярость закипала в сердце Ольги. Вертер! Может, он скажет фюреру, чтобы тот постригся в монахи? Может, он пошлет букетик подснежников на могилу тысячи расстрелянных в Сокольническом лесопарке? Может, в его чувствах есть зерно сердечного влеченья? Какое он имеет право?

— Право! — вслух сказала Ольга, и голос ее явственным отзвучием раздался в пустом пролете. Нервная, страдальческая усмешка исказила ее губы.

Усмехаясь, Ольга вышла на улицу. Холодный ветер обжег ей лицо.

Ольга пошла. Подполье должно быть! Не может быть, чтобы не было подполья. Как найти подполье?

Ольга, III

1

Потянулись бесконечные дни, заполненные одной этой мыслью. С этой мыслью Ольга ложилась спать. С этой мыслью Ольга ночь напролет лежала без сна. С. этой мыслью Ольга начинала каждый новый день: «Где искать подполье?»

Это было похоже на бред. И как в бреду, мрак внезапно пронизывала отчетливая мысль: «Мария, почему ты мне не призналась? Ты не верила мне, Мария!»

И тогда возникала цепь убийственных умозаключений:

«Где ты была в первый день? Почему ты не приготовилась к участию в борьбе! Почему ты не восстала с теми, кого потом вешали на балконах, с теми, кто полег в Сокольническом яру, кто пал жертвой на тракторном поле? У тебя на руках были больная мать и двое маленьких детей. А разве у погибших не было матерей и детей? А разве у тебя не было Родины? У тебя была Родина, больная мать и двое детей».

Но Ольга гнала прочь эти страшные мысли. Пусть она не в первой, а в последней шеренге, но и она не может не принять участия в борьбе вместе со всем народом. Как ей найти подполье?