Избранное в 2 томах. Том 2

Когда Ольга вышла в переднюю, Пахол остановился. Они снова стояли друг перед другом. Пахол торопливо сказал:

— Я к вам еще с одной просьбой, панна Ольга.

— Говорите, Ян!

Пахол замялся, затем, переминаясь, еле слышно проговорил:

— Может, вы, панна Ольга, будете так добры и подарите мне на память свою фотокарточку?

Краска проступила на его бледном лице. Он отвел глаза и не смотрел на Ольгу.

— Простите, — прошептала Ольга, ей стало так неприятно и горько, — у меня нет фотокарточки… — Она торопливо сняла брошку, которой закалывала платок на плечах, и протянула ее Пахолу. — Если хотите, Ян, возьмите на память вот это…

Пахол схватил брошку и торопливо спрятал в карман. Потом он вынул ту самую, похожую на старинный дагерротип фотокарточку с Маричкой и двумя детьми, которую он показывал Ольге.

— С вашего позволения, панна Ольга… я был бы очень счастлив, если бы вы… согласились взять себе на память…

— Но, Ян…

— У меня две, — сказал Пахол. — Мне останется другая.

Ольга знала, что другой фотокарточки у Пахола нет. И все же она взяла фотокарточку. Она не могла не взять ее: Пахол отдавал ей единственную свою драгоценность. Пахол отдавал ей все. Ольга взяла фотокарточку и держала ее перед собой, как книгу, которую надо прочесть. Это была книга жизни.

Пахол вспыхнул, но сразу побледнел.

— Без десяти шесть, — прошептал он. — Перед отъездом следует присесть, с вашего позволения, панна Ольга. У нас, чехов, такой обычай: перед отъездом минуту посидеть в молчании, чтобы все доброе садилось…

— У нас тоже такой обычай, — сказала Ольга.

Они вошли в комнату и присели.

Было тихо. Тикали часы на стене. За стеной у Иды слышался шорох.

Потом Пахол поднялся. Поднялась Ольга. Наступила минута прощания.

— Прощайте, панна Ольга, — сказал Пахол.

— До свидания! — сказала Ольга и улыбнулась бледной улыбкой.

— До свидания!

Они пожали друг другу руки — коротко, но крепко, по-мужски. Пахол тут же вскинул на спину рюкзак.

Бледный, он устремил на Ольгу полные страха глаза.

Ольга тоже смотрела на Пахола полными страха глазами. В руке она держала фотокарточку, как книгу, которую надо еще прочесть.

У Пахола перехватило дыхание, но он произнес:

— Поцелуйте детей, панна Ольга.

Ольга кивнула, потом наклонилась и поцеловала фотокарточку. Пахол со стоном круто повернулся и опрометью выбежал вон. Его кованые бутсы гулко застучали по кафельным плиткам площадки. Потом раздался торопливый топот шагов по лестнице.

Ольга стояла неподвижно, не шевелясь, она прислушивалась.

Шаги Пахола становились все тише. Вот он спустился на второй этаж, вот на первый, вот шаги прозвучали, затихая, на площадке у входа. И вот они внезапно смолкли. Пахол вышел во двор.

Ольга осталась одна.

Пахол уже не пленный. Пахол — солдат. Над ним тяготеет дисциплина. Он будет воевать за «великую Германию».

Пленные толпою прошли мимо Ольги — худые, измученные, обросшие, несчастные. Ольга видела их босые ноги на снегу. Она видела кровь.

Где же ей искать подполье?

Ольга держала в руках карточку, которую подарил ей на память Пахол. Пленные толпой прошли мимо нее босиком по мерзлому снегу.

— Подполье — это я! — неожиданно сказала вслух Ольга, и голос ее явственно прозвучал в опустевшей передней. — Каждый должен быть подпольем.

2

Ровно в три Ольга была на Рымарской, девятнадцать, и постучалась в квартиру на третьем этаже.

Ждать пришлось недолго: дверь вскоре отворилась — Ольге открыл сам майор Фогельзингер.

— О фрейлен! — сказал майор.

Он поклонился и быстро прошел через переднюю. Распахнув дверь своей комнаты, он пропустил Ольгу, притворил за собой дверь и остановился, учтиво склонив голову.

Ольга сняла перчатки и отдала их майору. Принимая перчатки, майор взял и руку Ольги и коснулся — почти не коснулся — губами кончиков пальцев.

— Как вы себя чувствуете, фрейлен? — спросил майор. — Все ли обошлось благополучно?

— Благодарю вас.

— Я очень рад.

Майор принял у Ольги пальто и вместе с перчатками положил на подзеркальник.

Сняв ботики, Ольга осмотрелась. На столике, между диваном и креслом, стоял приемник Т-6. Едва успев войти в комнату, Ольга прежде всего увидела приемник, ее взор был прикован к нему еще до того, как она перешагнула порог. Сердце у нее колотилось: вот тут, в двух шагах, в этом небольшом ящике желтого дерева, была она — милая, родная, далекая Москва! Ощущение близости настолько материализовалось, что, подойдя вплотную к приемнику, Ольга совершенно реально почувствовала, что она в Москве. Волнение распирало ей грудь.

Майор видел это волнение. Он решил, что Ольга смущается в чужой комнате, в его присутствии. Майор стоял в другом конце комнаты, у окна.

— Садитесь, пожалуйста, — сказал майор, — и будьте как дома. Сегодня на дворе оттепель, скоро весна. Вы не продрогли, фрейлен, в эту непогоду?