Избранное в 2 томах. Том 2

Лицо майора тотчас вынырнуло из-за лунного полога и оскалилось передо мною. Я видел это лицо всего один раз и то на одно короткое мгновение, но оно запомнилось мне на всю жизнь. Гнев и ненависть кипели во мне. Я ненавидел майора Фогельзингера, быть может, больше, чем всех фашистов, насильников и убийц. Это был коварный враг, которого надо уничтожать не в открытом бою: открытого боя он не принимает. И это был мужчина, к которому Ольга вынуждена была проявлять, пусть притворную, но благосклонность.

— Ты можешь сделать так, чтобы он отнес план к себе домой? — спросил я.

— Нет. Он хранит его вместе с другими секретными документами в сейфе. Немцы никогда не берут документов домой.

— Ты можешь выкрасть или скопировать план?

— Нет. Сейф открывается только с помощью шифра, но, когда ему надо открыть сейф, майор всякий раз приказывает мне выйти.

— Тогда придется отнять у него план вместе с жизнью, — сказал я.

— По-видимому, — согласилась Ольга, — но отнять надо сначала план, а затем жизнь. Это значит, что он должен сам открыть сейф, сам отдать план. Он этого не сделает!

— А под дулом пистолета?

Ольга долго молчала. Потом она сказала:

— Думаю, что под дулом пистолета он план отдаст.

— Тогда мы, вероятно, так и сделаем, — сказал я. — Ты признаешься майору, что у тебя есть отец и брат.

— Отец и брат?

— Да. Инженер — отец, я — брат. Ты скажешь, что отец и брат эвакуировались, но далеко не уходили, переждали и теперь вернулись. Словом, моя версия…

Ольга вздохнула. Мне тоже стало неприятно, — сколько горя причинила нам с Ольгой эта проклятая версия.

— Ну вот. Отец твой — инженер, брат — архитектор. Фамилии, конечно, вымышленные.

— Понимаю…

Они не хотят идти на биржу, потому что биржа может послать их к черту на кулички. Ты хочешь помочь им устроиться через майора. Ведь гитлеровцы — взяточники?

— Взяточники.

— Он не откажет тебе?

— Нет.

— Надо, чтобы он назначил нам свидание — для знакомства и беседы. Но не у себя дома, а в управлении. И в тот день, когда его адъютант заболеет или будет отсутствовать.

— Понимаю.

— Мы войдем. Ты отрекомендуешь нас. И отойдешь скромно в сторону. Он любезно предложит нам сесть. А мы вынем пистолеты и направим на него с обеих сторон…

Ольга хмыкнула:

— Как в авантюрном романе!

— Как в авантюрном романе. Как ты думаешь, что он будет делать, когда увидит перед собой два пистолета?

Ольга долго думала, потом сказала:

— Он поднимет руки вверх.

— А если мы предложим ему отдать нам план?

Ольга молчала, обдумывая.

— Н-не знаю…

— Может, он бросится на нас?

— Нет.

— Согласится умереть, но не откроет сейф?

Ольга молчала и думала. Наконец она сказала:

— Знаешь, сколько я ни силюсь представить себе майора в такую минуту, я вижу только одну картину.

— Ну?

— Он поднимает руки и говорит: «Гитлер капут!»

Я засмеялся. Ольга тоже засмеялась.

— Так говорят гитлеровцы, когда сдаются в плен.

— Но ведь он поймет, что это только экспроприация и мы не можем взять его в плен? Он ведь поймет, что ему можно рассчитывать только на смерть или…

— На жизнь! Вот он и будет рассчитывать на жизнь. Он ведь хочет пожить еще в имении на юге Украины, где я буду управительницей. Он будет рассчитывать, что вы возьмете план и уйдете восвояси, а он останется жить.

— Без плана?

— Без плана.

— Но ведь это дело чести и верности родине… Это дело победы или поражения.

— Ах, милый! — с досадой сказала Ольга. — Ты не знаешь гитлеровцев. Эти машингеверы так надменны и самоуверенны! Майор охотно болтает о трудностях войны и разводит философию о сложности освоения завоеванной территории, но он ни минуты не сомневается в том, что они победят и без его плана. Он уверен, что его план вовсе не понадобится. Конечно, он педант и, подготовив другой план, отдаст приказ проложить новую сеть. Но сделает это только из педантизма. Педантизм они и выдают за верность родине, за патриотизм. Но цена ему — грош в базарный день в Киеве на Подоле.

Я хотел возразить, но Ольга перебила меня:

— Погоди! Думаю, он охотно даст вам даже слово, что не станет прокладывать новую сеть. И даже не примет мер, чтобы задержать вас. Разумеется, если вы дадите ему слово, что никому не признаетесь в экспроприации. Чтобы никто не узнал об его позоре. Единственное, что его будет беспокоить, это чтобы все было шито-крыто. Вы уйдете с планом, а он утрет платочком пот со лба, выпьет стакан воды, усядется и закурит греческую сигару.

— Так, — сказал я, — ну, а ты?

— Что — я?

— Мы уйдем, а что будет с тобой?

Ольга помолчала.

— Не знаю, милый…

— Он отдаст тебя в руки гестапо.

Ольга хмыкнула.

— Ведь это значит, что он должен признаться в своем позоре. Этого он никогда не сделает!

— Неужели он при твоей… ну, роли в экспроприации, захочет продолжать с тобой дружеские отношения, будет по-прежнему добиваться твоей любви и…