Избранное в 2 томах. Том 2

— Чтоб вы, прошу прощения, не подумали чего… А просто оно вышло так: услышал, значит, песню, ну и захотелось поближе подойти и послушать… А что до этого самого, так, прошу прощения, я без интересу… — Он набрал полные легкие воздуха и неожиданно выпалил одним духом: — Потому как на селе у меня осталась дивчина, Одаркою ее звать, вроде моя нареченная, так она тоже выводит вот таким голосом, вроде как и у вас. — Он снова потупился и, стесняясь, признался: — Только она любит вот эту — «Через реченьку, через быструю».

Нюся усмехнулась и подняла глаза на растерявшегося парня.

— «Подай рученьку, подай другую». — Он вдруг приободрился, звякнул шпорами и лихо вскинул руку к кубанке. — Позвольте представиться: командир конной разведки, а точнее — отдельного ударного эскадрона, Довгорук третий!

— Здравствуйте, — снова приветствовала его Нюся. — Но почему третий? Это ведь только у царей так бывает: Николай Второй, Александр Третий…

Казачина сразу нахмурился и сдвинул крылья своих черных бровей:

— Прошу прощения, однако цари нам без интереса. Царей мы уже ликвидировали всех до одного. А ежели это вы про нашу фамилию, то тут дело другое. Потому как эскадроном конной разведки раньше всех командовал Довгорук Никифор. Под Ялтушковом весною паны порубили его, и командование принял Довгорук-второй, Опанас. Под Лятичевом ему разнесло голову петлюровским снарядом, и командовать эскадроном поручили мне, уже третьему Довгоруку, Денису. А так как в эскадроне аж девять Довгоруков, то каждый и значится в порядке номеров.

— Скажите! — удивилась Нюся. — Целых девять! И все братья?

— Для чего же братья! Никак нет. Обыкновенная себе пролетарская фамилия. Мы всем хутором в дивизию пошли, а на хуторе у нас в аккурат только две фамилии: Довгоруки и Семиволосы.

— А!

Наступила неловкая пауза. Нюся переворачивала странички, Довгорук переминался с ноги на ногу. Наконец он все-таки отважился снова:

— Артисткою вроде как будете?.. Прослышали мы, что хромой матрос комедию для дивизии сварганивает. Танцевать будете, или песни заводить ваша специальность?

На крыльцо женской гимназии выскочил ординарец.

— Довгорук! — закричал он, приставив ладони ко рту. Эй, Довгорук третий!

— Есть Довгорук третий, — вскочил Довгорук.

— Комдив зовет. Давай сюда!

Довгорук поправил амуницию и вытянулся перед Нюсей:

— Имею честь! Прошу прощения, но по долгу службы. — На секунду он замялся, потом выдернул бессмертник из-за шнура доломана и протянул его Нюсе. — Прошу покорно!

Нюся застенчиво отстранилась. Цветок дрожал в руке Довгорука.

— Не от меня, потому как… а от эскадрона конной разведки, потому что…

— Нет, нет… — вконец растерялась Нюся. — Что вы… Нет…

— Ну, извините… — Довгорук обратно заткнул цветок за шнур доломана. — Оно, конечно, вроде даже нахально… для первого раза. Имею честь! — Он козырнул, повернулся на каблуках, подошел к забору, подпрыгнул, ухватился за верх, подтянулся на руках и перемахнул через забор. Его черные глаза на мгновение блеснули, и он скрылся. Через секунду прозвенели шпоры по ступенькам и хлопнула дверь.

Нюся стояла смущенная.

— Нехорошо! — раздалось вдруг за ее спиной.

Нюся так и отпрянула от неожиданности. На дорожке стоил Князьковский. Он неслышно вынырнул из-за кустов.

— Нехорошо, — с печальной укоризной промолвил он. — Парень, коли что, и на смерть за революцию весело пойдет, а вы ему… радостное сердце да в печаль. Как дитя новорожденное да в снег…

— Не ваше дело! — отрезала Нюся и быстро пошла к дверям театра: ну что за гадкий матрос — выскакивает из-за кустов, делает замечания; какое нахальство!

Князьковский поглядел ей вслед и вздохнул. Потом плюнул и заковылял к театру. Под мышкой у него были кривые казацкие сабли, в руке старинные пистолеты, за плечами, на шнурке, целая связка конфедераток пилсудчиков: «реквизиция» к предстоящему спектаклю.

* * *

Спектакль давали на следующий же день, но уже в другом городе.

Вечером актеров посадили на тачанки, и на рассвете театр был выдвинут далеко вперед, почти на передовую линию дивизии, в расположение головного эшелона. Как раз тут предполагалось принять удар белополяков, как раз тут больше всего и нужен был театр.

Это было какое-то небольшое местечко, с одной церковью, одним костелом и двумя двухэтажными зданиями: хлебный амбар и паровая мельница. Но за площадью, перед железнодорожной станцией, стоял длинный дощатый барак, неизвестно кем и когда переделанный под летний театр: занавес из мешковины, двадцать рядов досок на столбиках, задней стены в театре совсем не было.

Первый спектакль был назначен на семь часов утра. Для вечерних спектаклей не было света, да и не разрешалось зажигать его вблизи фронта. Кроме того, одновременно смотреть спектакль могли не более трех-четырех сот зрителей, а бойцов в эшелоне было самое меньшее полторы или две тысячи. Поэтому первый спектакль должен был начаться в семь часов утра, второй — в десять, третий — в первом часу, и последний — в четыре часа.