Избранное в 2 томах. Том 2

— Странная она, эта Любка, — сказал Славка. — Я ей говорю тогда: «Спасибо за зверя», а она как фыркнет: «П-жалста…» И больше разговаривать не стала. Пошла драться с Савиным.

— У каждого свой характер, — заметил Тим рассудительно.

Стало еще темнее. На военных кораблях переливчато и немного печально заиграли горнисты. Это значит, верхний краешек солнца ушел за морской горизонт. Над Орудийной бухтой зажглись огни. Вдали коротко прозвенели куранты: три четверти. Славка пошарил в кармане, достал мамины часы и положил на левую ладонь. Темнота наваливалась очень быстро, но он различил циферблат и стрелки. Было без пятнадцати минут семь. Рядом с часами темнела маленькая точка — след карандашного прокола. Тимкина веснушка. Славка осторожно согнул пальцы, словно хотел согреть севшую на ладонь бабочку…

Из недалекого переулка, где светились окна, выбежали на площадь четверо мальчишек. Разглядели в сумерках, что кто-то есть на скамейке, и подошли.

— Тим! Ребята, Тим пришел! И Славка!

— А это Женька, — сказал Тим.

— Погоняем искорки?

— А биток есть?

— Вот. — Мальчишка протянул зазубренный кусок железа.

— Похоже на осколок, — сказал Женька.

Славка взвесил железо в руке:

— Тяжелый. Хорошо бьет?

— Здорово! Попробуем?

— Вставайте на тот край, — сказал Тим. — А мы здесь, втроем.

Ребята убежали метров за двадцать и выстроились там еле различимой шеренгой.

Славка изогнулся и метнул осколок. Метнул, будто плоский камешек по воде, чтобы «напечь блинов». Славка умел рассчитывать рикошеты. Когда-то смертельный, а теперь безвредный кусок железа со звоном помчался над землей. Он выбил из камней яркие-яркие искры.

1979 г.

ПОБЕДИТЕЛИ Рассказы ГВОЗДИ

Ночью Костик сильно кашлял, прямо спать никому не дал. Утром мама сказала:

— Сиди-ка сегодня дома, не ходи в школу, а то совсем сляжешь.

Костик не огорчился. Дома одному, конечно, не очень весело, но в школе тоже хорошего мало: холод, как на улице. Даже варежки снимать не хочется. Да и незачем их снимать, потому что чернила часто застывают и писать нельзя. Нина Матвеевна второклассникам даже и не задает ничего, а только читает книжки вслух. Старается больше про лето читать, но от этого все равно не теплее.

А дома тепло. Мама выхлопотала два кубометра дров. Дрова, конечно, не березовые, а сосна вперемешку с осиной, но ничего, греют. Каждое утро теперь печка-голландка бодро гудит и потрескивает угольками. И валенки всегда просохшие, теплые.

Только сегодня валенки не нужны.

Когда мама и Зина ушли на работу, Костик выскочил из-под одеяла, быстренько оделся и нырнул под кровать. Там в углу, за Зинкиным чемоданчиком, прятались пыльные старенькие сандалии. Если от пола не тянет промозглым холодом, хорошо побегать по комнате в сандалиях. Лето вспоминается.

Костик побегал. Какая-то крошка мешала в левой сандалии. Костик вытряхнул ее. Это были слежавшиеся листики и семена полыни. Наверно, с того сентябрьского дня остались…

Костик вспомнил и загрустил, присев у окна. Прыгать больше не хотелось. Потом он вздохнул и поднялся со стула: он знал, что делать. Как всегда в такие минуты, сделалось страшновато. Костик запер на крючок дверь, задернул шторки. И опять полез под кровать — за фанерным чемоданчиком, где хранилось Зин-кино личное имущество.

«Имущество» старшей сестрицы было сплошное барахло. Железные штучки, чтобы волосы на них накручивать, две брошки, пустая пудреница, перевязанная шпагатом пачка писем от знакомых ребят с фронта, зеркальце, лоскутки какие-то. Но среди лоскутков лежала треугольная косынка. Красная с белым горошком.

Она была из остатков материи от платья. Платье Зина шила еще до войны и давно износила, а косыночка сохранилась. Летом Зина ее надевала, когда ходила на танцы в Сад судостроителей. Ну, а сейчас, конечно, в таком платочке не побегаешь. Отправляясь на завод, Зина шаль наматывает да еще шарф сверху…

Костик вынул косынку, задвинул обратно чемодан. Подошел к зеркалу. Зеркало было почти от пола и до потолка, старое, еще бабушкино. Очень удобное: человек в нем отражался с головы до ног.

Сейчас в зеркале виден был худой, белобрысый, давно не стриженный мальчишка в синей выцветшей рубашке и зеленых штанах из плащ-палатки. Остроносый, остроплечий, с немного оттопыренными ушами. Не очень красивый, но ничего. На лице у мальчишки было беспокойство.

Костик перестал себя разглядывать и еще раз оглянулся на окна и запертую дверь. Если кто-нибудь застал бы его за теперешним занятием, Костик просто провалился бы сквозь землю, хотя и сам не знал, почему. Может быть, потому, что не хотел признаваться никому в своих мечтах и боялся насмешек. А может быть, потому, что было в этом деле непростительное самозванство. Но он ничего не мог с собой поделать.

Костик отогнул воротник, набросил косынку на шею и стал старательно завязывать узел.

Если зажмуриться или просто забыть про белые горошины, то косынка абсолютно такая же, как пионерский галстук.