Избранное в двух томах. Том I

Ракитин, уже кончивший говорить по телефону, с острой жалостью молча наблюдал, как Холод расстегнул набухшую от влаги планшетку. Вот он осторожно, по одной, вынимает мокрые, слипшиеся бумажки. Одну придержал в руках, расправил. Посмотрел, отложил. Заметил взгляд Ракитина, показал на листок:

— Девушке своей Алексей… Гале… Не дописал.

— Невеста?

— Похоже… — Холод старательно уложил обратно в планшетку все бумаги, закрыл ее. — Что невеста? Другого найдет. А вот мать… — Холод в раздумье потер белый висок. — Не знаю, как напишу… Повременить разве?

— Да надо ли?

— Конечно, что уж… — согласился Холод. — Напишу. Только матери — они все равно не верят… Отвечал на запросы, знаю…

Холод порывисто встал, словно отрывая себя от горьких мыслей.

Встал и Ракитин.

— Ну что ж, — проговорил Холод. На лице его было уже обычное выражение служебной озабоченности и строгости. — Знамя ваше впереди, будем наступать. Артиллерия прибудет ночью. Спланируйте огонь. Готовность — к пяти.

ПРИМИ НАС, МОРЕ Повесть

Есть под Севастополем место, на котором как бы замыкается круг всех событий его обороны и освобождения в дни Отечественной войны. Это место — мыс Херсонес.

Увидеть мыс, если ехать из Севастополя на Балаклаву, можно еще до того, как вновь увидишь море. На фоне неба — белесо-голубого, словно выцветший под ветром и солнцем матросский воротник, — издалека приметна тонкая вертикальная черточка на горизонте. Там, где она, — и есть мыс.

Чем дальше бежит дорога, тем резче эта черточка, а справа от нее — все чаще серебряные проблески моря. Чуть всхолмленная местность становится все ровнее, пустыннее. Глазу уже и зацепиться не за что. Разве промелькнут раз, другой несколько белых домиков, крытых черепицей. Теперь справа от дороги до самого моря, синее марево которого распахнуто уже во весь горизонт, лежит беловатое поле — без деревца, без единого кустика. Вертикальная черточка, которая была видна издалека, обретает явственные очертания: это высокий, как маяк, серый четырехгранный обелиск. Краткая надпись на нем гласит: он воздвигнут в честь наших воинов, разгромивших немецко-фашистских захватчиков на мысе Херсонес в мае 1944 года, за год до окончательной победы над врагом.

На поле, среди которого одиноко высится обелиск, не растет ничего, кроме крохотных, с вершок, колючих травинок. На нем и не может ничего расти. Все оно усеяно мелким щебнем, острыми камнями, некогда исторгнутыми из почвы силою взрыва, изъязвлено воронками, уже еле приметными, изрядно заглаженными временем. Воронка вплотную к воронке. Земля здесь многократно взрыта и перерыта безжалостным заступом войны. Тонкий плодородный слой выворочен, перемешан с камнем и железом.

Железо… Его здесь, может быть, не меньше, чем самой земли, — не оттого ли она красноватая, цвета засохшей крови. Если нагнуться и взять горсть неподатливой, сухой, жесткой почвы, пальцы обязательно ощутят меж ее шершавыми комьями угловатость осколков. Полусъеденные ржавчиной, они — и совсем крохотные, и огромные, с ладонь. Тут же — почти ставшие прахом клочья противогазных коробок, черные от времени патронные гильзы. Они крошатся, если к ним прикоснуться… Металлом омертвлено это поле давно минувшей битвы.

Что осталось на нем от тех, кто возомнил себя расой господ? Если приглядеться — в отдалении глаз отыщет пологие, еле приметные бесконечно длинные бугры. Будто великан пропахал когда-то через все поле множество широченных борозд, одну рядом с другой. За годы они оплыли, сгладились, поросли тощей, еле приметной травой.

Нет, это не борозды великаньего плуга остались на поле, а бесконечные ряды могил захватчиков.

В первые дни мая сорок четвертого года, когда наши войска штурмовали Севастополь и немцы уже поняли, что его не удержат, они, ища спасения, повалили к мысу Херсонес.

Севастопольские гавани были уже под нашим непрерывным огнем. Спеша к мысу Херсонес, немцы надеялись, что за ними туда придут транспортные суда. В районе мыса скопилось несколько десятков тысяч фашистов со всем вооружением, какое у них еще оставалось, с награбленным добром.

Дальше отступать им было некуда — высокий обрыв и волны, бьющие в красноватые скалы…

Неумолимый огонь батарей, яростные бомбовые удары, молниеносные налеты штурмовиков — так вершилось возмездие. От него на мысе Херсонес не ушел ни один захватчик.

Еще и теперь, через много лет, если подойти к самому краю кручи и взглянуть вниз, где меж ноздреватых глыб плещет волна, можно увидеть кое-где среди камней помятые, обглоданные морем черные остовы немецких машин. Ища спасения от карающего огня, гитлеровцы выскакивали из них — и машины, уже не управляемые, катились к обрыву, падали с него.