Избранное в двух томах. Том I

Но лезть в чужую душу неудобно. Да и необходимы ли излишние расспросы? Действовать надо.

Я позвонил в полк к Левченко, рассказал ему о своем разговоре с женой-невестой Ладушкина. «А, отпущу его в загс, — сказал мне в ответ Левченко, — нехай оженится, может, остепенится, в самоволку бегать перестанет». И свадьба, как мне теперь известно, состоялась. Эле мы через горисполком помогли устроиться пока что надомницей в трикотажной мастерской, а потом, надеюсь, мы ее определим по специальности, телефонисткой, может быть, даже у нас в гарнизоне — поближе к ее драгоценному супругу, чтобы проходная их не все время разделяла.

Вспоминая об этой истории, я подумываю не без тайного опасения: а вдруг и Вовка преподнесет нам с Риной что-либо подобное?

Как быстро катится жизнь… Когда-то мы с Риной только мечтали о сыне. И вот он у нас есть, и уже почти взрослый. Но почему такие тревоги вызывает эта вплотную подступившая его взрослость? Словно и не ждем от него ничего, кроме огорчений. С тех пор как он, не посоветовавшись с нами, оставил школу и пошел работать, все время живем в каком-то непривычном для нас напряжении. Видимо, главное, с чем нам придется свыкнуться, — это то, что сын уже неуправляем нами в той мере, в какой это было еще совсем недавно. У меня такое ощущение, что с каждым днем мы становимся все менее нужны ему. А кое в чем, кажется, уже мешаем. Но для нас он все еще остается мальчиком, требующим нашей опеки.

Порог совершеннолетия, переломный возраст… Это большой жизненный рубеж не только для Вовки — и для нас. Теперь начинается проверка, что и как мы успели вложить в его душу. Можем ли без трепета узнавать, как мы продолжаемся в сыне?

5

…Письма, письма… Я беру их, чтобы запрятать обратно в сумку. Но не успеваю этого сделать. За моею спиной скрипнула дверь. Оглядываюсь: Володька! У него отгул за неиспользованные выходные, он на два дня — дома, со вчерашнего вечера.

— Я тебе не помешал, папа?

— Нет. И я даже рад тебя видеть. А то ведь не каждый день встречаемся…

Он протягивает мне небольшой зеленоватый листок:

— Вот. Маме я еще не говорил.

Я взглядываю на листок.

«Сургину В. А. явиться в военкомат девятнадцатого к девяти ноль-ноль. Иметь при себе военный билет, паспорт, комсомольский билет».

— Ну что ж, — возвращаю повестку. — Наверное, какой-нибудь переучет. Уточнение контингента призывников. Ты ведь уже бывал в военкомате?

— Был, когда билет получал. Но зачем же снова? — В голосе Вовки сдержанное беспокойство. — Как ты думаешь, меня заберут в армию?

— Рано ты волнуешься. Вот через годик-полтора… Ну, а если и придется — гордись и служи Советскому Союзу.

— Да, я горжусь. Если служить, так не посрамлю фамилии. Только у меня же другие планы…

— Э, сын! У меня в свое время тоже были другие планы. А вот служу двадцать пятый год и увольняться не спешу.

— Так была война… И потом — у каждого свои склонности. И если меня заберут в армию…

— Заберут?.. Забирают в милицию, если виноват. А в армию — призывают. Знай разницу.

— Я понимаю, папа… Но если все-таки… Ты, кажется, хорошо знаком с военкомом?

— Да. А что? — спрашиваю я, хотя сразу же догадываюсь, к чему клонит Владимир.

Он вертит в руках повестку, сосредоточенно глядит на нее. Наконец говорит, не поднимая глаз, тихо:

— Вот узнать бы у него заранее…

— О чем?

— Призовут меня или нет. Могу ли я рассчитывать на отсрочку.

— Знаешь, — говорю я, стараясь быть сдержанным, — мне все-таки стыдновато знать, что мой сын подумывает, как увильнуть от службы в армии. И еще стыднее будет, если об этом узнают другие, тот же знакомый мне военком. Так что не жди от меня никакой помощи в этом. И запомни: нельзя считать себя настоящим мужчиной, не пройдя военной службы.

— Папа, ты уже говорил мне об этом…

— Извини, больше не повторюсь. Если тебе тягостны отцовские советы…

— Решаете проблему отцов и детей? — спрашивает с порога комнаты Рина. На ней наскоро наброшенный халат, который она придерживает у ворота. Очевидно, ее разбудил наш разговор. Слышала ли она его начало?

— Иди-ка ты спать, — говорю я Вовке, и тот послушно, как маленький, уходит.

Рина подходит ко мне, кладет ладонь на мои волосы, слегка приглаживает их:

— Ну, чего ты на Вовку взъерошился? Если призовут — и пойдет, и послужит. Хотя, на мой взгляд, это не обязательно для формирования характера.

— Не обязательно? Ты, конечно, оберегаешь сыночка!

— Ты не взрывайся, пожалуйста! — мягко прерывает меня Рина. — И вообще тебе пора на пенсию, Сургин. — Она смотрит на меня без улыбки, но глаза ее смеются. — Пора, потому что ты уже становишься старым ворчуном.

— Допустим, я уже сформировался в ворчливого старца, — отвечаю я тем же полушутливым тоном, каким мы с Риной часто ведем серьезные разговоры, — но ты, мне кажется, эволюционируешь в противоположном направлении и впадаешь в девическое легкомыслие.

— В каком смысле прикажешь понимать? — брови Рины сдвигаются.

— А в том, что ты раньше о сыне беспокоилась больше, чем я, а теперь — меньше.