Избранное в двух томах. Том II

— Не понимаешь? Разворачивались после того, как отбомбились.

— А как их подбили? Неужто из стрелкового оружия? Все по ним стреляли. И я из ручного…

— Может, ты и подбил? — Карзов рассмеялся. — Нет, брат! По бомберу этому, может, тысяча нашего брата палила, но это редкая удача — такую махину пулей сшибить. Скорее всего — истребитель наш его рубанул. Они хотели до своих дотянуть, не успели — прыгать пришлось.

— А что второй летчик показал?

— Не летчик он. Стрелок-радист. Молодой, мальчишка, можно сказать. Чисто арийского вида: волосы светлые, глаза голубые. Сразу заявил, что он — не из простых, барон, чистокровный, значит, и разговаривать не желает. Ну, Миллер сказал ему по-немецки что-то крепкое, барон даже обалдел. А Миллер больше разговаривать с ними не стал — в дивизию повез…

Тяжелый, густой и вязкий, словно придавливающий звук, донесшийся с высоты, прервал наш разговор. Этот звук нарастал, ширился, словно бы заполоняя небо. Наши взоры обратились вверх. Снова в небе, посветлевшем, уже озаренном светом только что взошедшего солнца, строем клина шли немецкие бомбардировщики. А чуть выше них и по сторонам словно серебряные искры мелькали, превращаясь на какие-то мгновения в черные черточки и крестики, стремительно прочеркивающие безоблачную голубизну. И снова эти черточки и крестики становились серебряными искрами — там, в высоте, шел воздушный бой наших истребителей с немецкими, сопровождавшими бомбардировщики. Вдруг в высоте возникла узенькая, быстро расширяющаяся полоска дыма, какие-то секунды она тянулась параллельно горизонту, потом круто сломалась, быстро пошла вниз. Чей самолет подбит — наш или вражеский — понять было трудно. Воздушный бой в высоте продолжался.

Что происходит впереди, где наши войска держат оборону на самой передней линии? Известно только одно, что сообщил штаб дивизии: противник сегодня на рассвете крупными силами перешел в наступление на нашем фронте. Нам приказано быть в полной боевой готовности. Мы приняли эту готовность, не дожидаясь приказа.

В то утро, пятого июля сорок третьего года, мы еще не знали того, что станет общеизвестным впоследствии. Утренняя сводка Совинформбюро в этот день была такой же безмятежной, как и в предыдущие: «В течение ночи на 5 июля на фронте ничего существенного не произошло».

Но произошло весьма существенное. То, что стало достоянием гласности, только значительно позже.

Собственно, это, существенное, началось раньше.

Еще за трое суток до начала немецкого наступления, второго июля, наше Главное Командование предупредило командующих фронтами в районе Курской дуги Брянского, Центрального, Воронежского, Юго-Западного и стоящего в резерве Степного — о том, что в самые ближайшие дни, может быть даже в течение уже следующих суток, противник может начать мощное наступление. Было предписано привести войска в полную готовность к отпору врага, вести неусыпное наблюдение даже тем частям, которые стоят не в первом эшелоне, усиленно и непрерывно вести разведку — и наземную, и с воздуха.

Эти распоряжения не были для войск чем-то совершенно неожиданным: в воздухе не первый день пахло грозой. Но со второго июля мы на своих позициях третьей линии обороны жили уже как на передовых, каждый час ожидая команды: «К бою!»

В тот предрассветный час, когда мы услышали далекий гул канонады и увидели над собой армаду вражеских бомбардировщиков, мы не знали, что нашему командованию еще накануне, четвертого июля, стало точно известно время начала наступления противника. На рассвете четвертого к одной из наших передовых позиций на юге Курского выступа, близ Белгорода, вышел перебравшийся через линию фронта солдат немецкой армии и заявил, что он больше не хочет воевать за Гитлера, поработившего его родину, Словакию, и желает сделать важное сообщение. Он рассказал: «Я — сапер. Нам дан приказ разминировать наши минные поля, проделать проходы в проволочных заграждениях — немцы готовятся наступать, и очень скоро, может быть — завтра, пятого. Солдатам уже выдан сухой паек и шнапс». Но точного дня и часа немецкого наступления этот перебежчик не знал.

Наступила ночь с четвертого на пятое июля. Безлунная, как и предыдущие. Тишина лежала по всему фронту дуги между позициями наших и немецких войск. Тишина и темь: противник почему-то не бросал осветительных ракет, как делал это еще недавно каждую ночь. Но спокойствие было только кажущимся. С нашего переднего края напряженно следили за нейтральной полосой. Бесшумно подбирались к позициям противника, чтобы установить его намерения, войсковые разведчики.