Избранное в двух томах. Том II

Не все подбитые танки тихо горели. Иной горит, горит, да как рванет в нем боезапас — башня взлетает вместе с пушкой. Ад кромешный! А уж про танкистов, что в этой башне были, и подумать страшно!

А самый сильный бой начался, когда наши в лощину со своего склона скатились и с немцами вплотную сошлись. Тут уж — танк на танк, и не поймешь, где свои, где чужие, — все смешалось. Лощина словно котел бурлящий… Дым клубится, смешивается — пожаров-то десятки, а может, вся сотня уже. Но если прикинуть приблизительно — у немцев потерь больше, чем у нас. Но это на глазок. Сквозь дым много не разглядишь.

Тем временем все наши танки мимо меня промчались, дальше в самую гущу боя.

Тут спохватился я: что ж я, вроде зрителя! Надо командование танкистское искать! Где-нибудь сзади оно, чтобы боем управлять! А я и не заметил, как проскакал вперед.

Вывел я свою лошадку из укрытия, влез в седло, поскакал назад, откуда танки шли. Там, на верху склона, тоже машины видны — какие подбитые стоят, какие возвращаются на заправку — все снаряды расстреляли. Подскакал я к одному — танкисты на меня как на чудо смотрят: откуда среди танкового боя кавалерия такая? Спросил — где командование?.. Показали. Сделал все, что было поручено, — и обратно в полк. Скакал и оглядывался: долго еще было слышно танковый бой…

Я слушал Карзова, а в памяти вставал тот день, четвертое августа сорок третьего года, когда, заняв оборону севернее Кутафино, ждали мы своего часа…

Танки седьмого корпуса, как броневым щитом, прикрыли нас тогда — не известно еще, что было бы с нами, не подоспей они навстречу немецким танкам, которые шли на нас. Наши артиллеристы, бронебойщики, гранатометчики, наверное, смогли бы подбить сколько-то вражеских танков. Но остановить всю лавину брони и огня?

В тот же день мы снова пошли вперед, дальше на север, в направлении Орла. Нам до него было далеко. Но дошла весть — мы ей очень обрадовались, — что другие наши части уже в восемнадцати километрах от Орла. Может быть, бросок той армады немецких танков, которую видел Карзов, был отчаянной, последней попыткой гитлеровского командования как-то изменить в свою пользу обстановку на нашем участке фронта.

Нам не удалось пройти далеко — разведка донесла, что впереди укрепленная оборона противника, с окопами полного профиля, с дерево-земляными огневыми точками — заранее подготовленный врагом рубеж. Сколько их было, вражеских рубежей, за эти две недели на нашем пути? И вот еще один… Снова нашим людям идти на огонь, гибнуть в атаках, чтобы освободить еще одну или две деревни! А там, за ними, может быть, опять встанет на нашем пути еще один укрепленный рубеж.

…Вечер. Темнеет. Мы с Петей Гастевым, вызванным мною на КП полка, собираемся на передовую — вести передачи. Все рупористы — да их и было лишь трое на весь полк, не считая Пети, — в прошедших боях выбыли из строя, из всей нашей рупористской команды остались мы вдвоем. Поэтому теперь я поручаю Пете вести передачи не только в его батальоне, но и в других, — в зависимости от того, откуда удобнее говорить, где к противнику поближе. Вот и сейчас я решил, что Петя пойдет в один батальон, я — в другой. Комбатов я уже предупредил по телефону. Мы с Петей условились, что когда он кончит вещать, то из батальона придет сюда, на КП полка, куда вернусь и я, и расскажет, как у него прошла передача.

В последнее время мы как-то теснее сблизились с Петей. Мне все больше нравится этот немногословный, даже чуть застенчивый паренек. Его застенчивостью я объясняю то, что он как-то сдержанно ведет себя, когда я пытаюсь расспросить его о довоенной жизни, о родителях, об университете. Впрочем, однажды Петя удивил меня своей внезапной откровенностью. Произошло это ночью, когда мы, проведя передачи и встретившись после этого в батальоне, решили переночевать там. Мы улеглись на одной плащ-палатке в оставшейся после немцев просторной аппарели и лежали молча. Вдруг я услышал Петин голос:

— А вы знаете… — По его тону я понял, что он хочет сказать что-то важное для него, но не решается. — А вы знаете… — повторил он.

— Что, Петя?

— Я давно хочу вас спросить…

— Так спрашивай, пожалуйста!

— Вот когда вы в первый раз пришли и задали вопрос, хочу ли я в рупористы, и я сразу сказал, что хочу…

— Ну, ну, продолжай!

— Вы не подумали тогда, что я обрадовался — служба полегче будет?

— Чем же полегче? Ночью все отдыхают, а ты ползи с трубой за передний край да жди обстрела.

— Это так. Но пока бои не начались — мой расчет окоп роет, а я к вам с рупором тренироваться.

— Тебя что, попрекали?

— Нет.

— Так что же ты сам себя попрекаешь?