Избранное в двух томах. Том первый

— Ценные лошади носят тавро. Ценный джигит тоже. Тавро объединяет настоящих джигитов. Они узнают друг друга по этой моральной и интеллектуальной отметине. Мы должны не только поддерживать репутацию друг друга, но и укреплять, возвеличивать ее в глазах окружающих. Я так и поступаю. Можешь мне верить. Разговаривая с Купциановым, я не поскупился на лестные слова в твой адрес. И не сомневаюсь, что он представит тебя к ордену. — Уали перешел на шепот. Замирающий шепот его словно вползал в душу Ержана, а беспокойные глазки Уали не отрывались от его зрачков. — Одним словом, я делаю все возможное, чтобы тебя выдвинуть. Но у меня встречная просьба: улучи подходящую минутку и шепни командиру полка и Арыстанову о мужестве, которое я проявил в бою. К нам прибудет корреспондент дивизионной газеты. Ему тоже скажи. И самое главное: напиши об этом бумажку на имя Купцианова за твоей подписью. Обдумай мою характеристику: ну, сам знаешь, — отвага, находчивость, волевые качества...

А Ержан, хоть и слушал Уали, думал только о Раушан. То он обвинял ее, то ему начинало казаться, что она ни в чем не виновата, а этот предприимчивый ловкач толкает ее на нечестный путь. Уали и ему, Ержану, навязывает сейчас какое-то нечистое дело. Чего стоит эта заискивающая сладкая улыбка, эти льстиво поблескивающие глаза!

— Я тут сам набросал черновик твоего заявления начштаба. — Уали вытащил из кармана сложенный листок. — Перепиши сам и поставь подпись.

У Ержана словно глаза раскрылись. «Нас толкнул в огонь, а сам дал драпака, чтобы потом состряпать эту писанину», — подумал он. Его передернуло. Он выхватил из рук Уали бумажку и стал рвать ее на мелкие клочки.

— Что ты делаешь? — подскочил Уали.

Ержан весь трясся от злости.

— Вон!

— Что, что такое?

— Убирайся отсюда вон!

— Эй, ты перед кем стоишь? Раскрой глаза пошире. — Уали тоже дрожал, лицо его посинело. — Я тебе покажу твое настоящее место!

— Уходи, пока цел.

— Ударишь? — Уали воинственно надвинулся на него.

— Могу ударить.

— Бей! Ну, бей!

Уали подставил лицо, и Ержан бросил ему в глаза смятые клочки бумаги.

— Ты осмелился поднять руку на старшего по званию командира? Еще ответишь за это!

С криком Уали выбежал из подвала. Ержан, стиснув челюсти, метался из угла в угол. В дверь заглянул Картбай:

— Разрешите, товарищ лейтенант? Хочу взять патроны.

Войдя, Картбай начал ворочать ящики, выбирая патроны, как разборчивый покупатель. Затем попросил закурить. Глубоко затягиваясь, он из-под бровей внимательно следил за командиром.

— Что-то вы сердиты, товарищ лейтенант, — сказал он спустя минуту.

— Это тебе кажется, — ответил Ержан.

— Надо полагать, что с тем лейтенантом повздорили. Из-за двери я слышал ваши голоса, да не решился зайти. Наперед держитесь-ка подальше от такого человека. Какой-то он скользкий и в то же время прилипчивый.

Ержан хотел прервать Картбая — нельзя вмешиваться в дела командиров. Но на лице Картбая было написано искреннее сочувствие. Ержан промолчал.

VII

Мурат обедал. Из продолговатого котелка с потрескавшейся местами черно-бурой краской поднимался пар от жирного супа, щекоча ноздри и дразня обоняние. Маштай, выпучив глаза, суетясь сверх нормы, пододвигал Мурату то хлеб,то колбасу и непрерывно говорил — язык его был занят больше, чем руки.

— Наверно, сильно проголодались, товарис комбат, — шепелявил он. — Вот колбаса жирная. Посарил и отыскал в повозке Досевского. Ой ловкий, пройдоха, этот Досевский, сайтан. Накрыл мою руку, но разве я поддамся? Я ему сказал: «Разве я для себя беру? Комбату отнесу». Он говорит: «Я и сам припрятал для него!» Врет, сайтан.

Мурат давно замечал, что Маштай не в ладах с Дошевским, что он заранее выкрадывал все, что Дошевский припасал для комбата. Поступая таким манером, Маштай рассчитывал прочно завоевать симпатии комбата. Мурат легко представлял, себе, как бесился Дошевский, упустив из рук такую возможность угодить комбату.

— Пожалуй, Дошевский правду говорит, — сказал Мурат, проглотив ложку супу.

— Мука! Что выговорите (когда комбат бывал в добродушном настроении, Маштай обращался к нему именно так)! Досевский всегда корсит из себя заботливого человека.

— Да, пожалуй, это есть в нем.

Маштай подозрительно, краем глаза, взглянул па колбасу в руках комбата:

— Мука, эта колбаса, как погляжу, что-то слишком жирна... Откуда столько сала?

— Свиное сало.

— Сутите?!

Не зная, верить или нет, Маштай испуганно смотрел на колбасу. Затем, поняв, что допустил неловкость, принеся комбату такую колбасу, растерянно улыбнулся.

Торопливым шагом к ним приближался старший адъютант комбата. Мурат, подняв от котелка голову, оглядел его крепкую грудь и маленькое рябое лицо: в уголках губ адъютанта дрожал сдерживаемый смех. Подбежав, Он остановился, по привычке слегка вскинув голову, словно под подбородком у него была подпорка. Мурат тоже с улыбкой смотрел на него.

— Пляшите, товарищ капитан!

Руку адъютант держал за спиной. Лицо Мурата просияло. Он сказал:

— Рад бы сплясать, да музыки нет.

Глядя на Мурата и радуясь его радости, адъютант не сдавался.

— Нет, так легко вы не отделаетесь!