Избранные

— Да, да, многие места буквально не узнаешь через несколько лет, это верно. Такие перемены, колоссальные изменения, темпы сумасшедшие. Я не видел, что было здесь несколько лет назад, но могу представить: была трава, деревья, может быть, маленькая деревушка, домики на курьих ножках, речушка, огороды…

— А я помню, видел своими глазами: здесь ничего не было. НИЧЕГО! Вы не можете себе представить? Земля, и все. Голая земля.

Мы молча поглядели сквозь стекло.

— М-да… в скандинавских странах сплошь ездят на велосипедах… целые велосипедные стоянки… — сказал он.

— Я до сих нор не могу научиться ездить на велосипеде… то есть по тихим улочкам, лесным тропинкам могу, но как на шоссе выеду или на улицу оживленную, сейчас же руль начинает в руках вихлять, особенно если навстречу транспорт.

— Недавно я был в Болгарии, вот где вино! Прекрасное вино! Чудесное вино. В прошлом году, будучи в одной заграничной командировке…

— А я был в Ташкенте во время землетрясения, — сказал я.

— Ну и как?

— Как раз новые дома, которые вы так ругали, стоят крепко, не шелохнутся.

— А мне говорили — старые целы, а новые разрушены.

— Неправильно вас информировали.

— Кстати, как гостиница?

— Представьте себе, вас дожидается.

— Я скоро собираюсь в Италию, а там видно будет. Возможно, на обратном пути заскочу к приятелю. Работа дипломата — континенты.

Он выпил и сказал:

— Жена меня уважает, когда я основательно выпью.

— Как вас понять?

— Буквально.

— Вы шутите?

— Нет, это вы шутите.

— Как нам тогда поступить, если мы с вами считаем, что оба шутим?

— Как поступить? Надо выпить.

— Принесите нам, пожалуйста, девушка.

— За ваше здоровье, — говорю, — за вашу жену.

Он рюмку уже было ко рту поднес, а тут отставил в сторону. Задумался, что-то с ним, в общем, происходит. Тяжело вздыхает, заметно веселеет, начинает рассказывать про скандинавские страны.

— Я сегодня полдня землю таскал в ведре на восьмой этаж, лифт пока не пустили, — говорю.

— Это еще зачем?

— Наполнял ящики на балконе, цветы буду сажать.

— Так много земли было нужно?

— Большой балкон достался, много ящиков.

— Между прочим, в скандинавских странах проектируются такие балконы и строятся, и цветы тоже там сажают… кто сажает, кто не сажает, как у нас, в общем.

— Тоже, значит, землю таскают?

— Таскают, а как же, не будешь таскать — не будет цветов. Кстати, уже зима, какой смысл было вам в это время землю таскать, весной уж…

— Случайно получилось, на девятом этаже у меня товарищ живет, прибегает чуть свет, орет: «Земля! Земля!» Как на корабле точь-в-точь после долгого плаванья. Ну, я вскочил с постели: что за земля, где земля, ничего понять не могу. А он: «Быстрей! Хватай ведро! Землю привезли! Потом поздно будет!»

— Чего это он?

— «Бежим, — говорит, — скорей, а то потом за тридевять земель придется таскать»; может, верно… Ну я не помылся, не побрился, схватил ведро и вниз по лестнице, как бы вроде зарядки…

— Ну и натаскали?

— Натаскал.

— А цветы, значит, весной?

— Цветы весной.

— М-да…

— Да-а… вот теперь сижу с вами. Зайду, думаю, стаканчик выпью после трудов.

— А как вы относитесь к Бакташеву? — спрашивает он ни с того ни с сего.

— К кому?

— Как вам Бакташев?

— Кто это такой?

— Поэт, Господи! Бакташева не читали?

— Не читал…

— Ну, знаете…

— А что он написал?

— Он написал уйму! Массу стихов! Выпьем за него.

Мы взяли выпили.

— Вы еще съели бы? Быстренько, и уйдем, пить больше не будем, — сказал я.

— Почему не будем?

— Так возьмем?

— Возьмем, возьмем, все возьмем…

— Все будет в порядке?

— Вы что-то сказали? Вы сказали: все будет в порядке? А что может быть не в порядке?

— Пожалуй, вам пить больше не надо.

— Нет, буду! Все время буду! И никто меня не остановит! Вам можно, а мне нельзя? Я не люблю спиртное, терпеть не могу! А моей жене, видите ли, не нравится, что я не пью, скучно, говорит со мной в компании, все напиваются, как нормальные люди, а ты один, как балбес, сидишь, глазами зыркаешь, никуда от тебя не скроешься, никуда не отлучишься… поганая, говорит, привычка, не может напиться… А зачем?! На меня, говорит, смотреть противно, а сейчас на меня не противно смотреть? Идиотство, форменное идиотство!!! Я теперь каждый день буду напиваться, я ей покажу!..

— Не стоит вам расстраиваться… выпейте стаканчик, и айда, хватит, достаточно тут с вами прохлаждаемся…

— Вы скажите мне: ваша жена хвалит вас, когда вы пьете, неужели хвалит?

— Напротив… Если переберешь, а поскольку частенько перебираешь… за что же, собственно, хвалить…

— Тогда за что меня ругает? Ума не приложу. Хемингуэй, говорят, пил — это правда? Может, он и не так уж пил, а? Все больше на него ссылается, портрет его приколотила на стенку…

— Действительно, он выпивал… шампанское, красную икру и «позвоним Капусте», помните?

— Читал, читал, жена вслух читала… О Марлен Дитрих идет речь, красивая женщина, актриса и позволяет себя Капустой называть, парадокс!

— Так это же по-дружески, любя.

— Как то есть по-дружески? Что значит по-дружески? Она же женщина!

— Ну и что?

— Вы считаете, ничего?

— А что?

— Нет, вы серьезно?

— Вполне.