Сел я писать о средней погоде. Тоже сразу не выходило, а потом вышло:
Женька-редактор мне говорит:
— Смотри, вон солнце опять показалось.
Тогда я сразу понял, в чем дело, и на другой день принес такое стихотворение:
КАРУСЕЛЬ В ГОЛОВЕ
К концу учебного года я просил отца купить мне двухколесный велосипед, пистолет-пулемет на батарейках, самолет на батарейках, летающий вертолет и настольный хоккей.
— Мне так хочется иметь эти вещи! — сказал я отцу. — Они постоянно вертятся у меня в голове наподобие карусели, и от этого голова так кружится, что трудно удержаться на ногах.
— Держись, — сказал отец, — не упади и напиши мне на листке все эти вещи, чтоб мне не забыть.
— Да зачем же писать, они и так у меня крепко в голове сидят.
— Пиши, — сказал отец, — тебе ведь это ничего не стоит.
— В общем-то ничего не стоит, — сказал я, — только лишняя морока. — И я написал большими буквами на весь лист:
Потом подумал и еще решил написать мороженое, подошел к окну, поглядел на вывеску напротив и дописал:
Отец прочел и говорит:
— Куплю я тебе пока мороженое, а остальное подождем. Я думал, ему сейчас некогда, и спрашиваю:
— До которого часу?
— До лучших времен.
— Да каких?
— До следующего окончания учебного года.
— Почему?
— Да потому, что буквы в твоей голове вертятся, как карусель, от этого у тебя кружится голова, и слова оказываются не на своих ногах.
Как будто у слов есть ноги!
А мороженое мне уже сто раз покупали…
НЕ-А…
Неимоверная челка закрывала глаза мальчишки и половину носа.
— Не мешает тебе челка? — спросил я.
— Не-а.
— Меня видишь?
— He-а.
— Значит, ты даже не видишь человека, с которым разговариваешь?
— А я изредка дую на нее, и она подпрыгивает. — Скривив рот, он дунул снизу вверх, и челка подпрыгнула.
— И часто дуть приходится?
— А что?
— Не устаешь?
— Не-а.
— С утра до вечера дуть на свою челку — с ума можно сойти!
— Зато когда бежишь во весь дух, она сама разлетается в разные стороны, — похвастал он.
— Ну, а когда спокойно идешь?
Он пояснил:
— Тогда встряхиваешь головой в такт шагам, и челка назад отлетает.
— И обратно не прилетает?
— Я вам серьезно говорю.
Но нельзя ведь все время трясти головой!
— Почему нельзя?
— Голова заболит от беспрерывных трясок.
— Не-а.
— Да и неудобно. Сзади, предположим, волосы тебе не так мешают, а за столом, наверное, в тарелку твоя челка попадает?
— Два раза в суп и три раза в кисель…
— Ну и как?
— Смешно.
— Нежели?
— А что?
— А если ты читаешь, пишешь за столом, тебе челка не мешает?
— Не-а.
— Как же ты с ней обходишься в это время, опять дуешь?
— Читаю я в кровати, а когда пишу, одной рукой челку придерживаю.
— Ну и ну!
— А что?
— А телевизор когда смотришь, дуешь, держишь одной рукой или головой все время трясешь?
— Тогда я высоко поднимаю голову, затылком упираюсь в стену и сверху вниз смотрю, что показывают.
— И видно?
— Ну, не очень. А что?
— Тряс головой бы тогда и дул.
— От тряски экран мелькает. А дуть к вечеру я уже больше не могу…
— Сознался хоть.
— А что?
— М-да… много у тебя хлопот.
— Не-а.
— А что? — передразнил я.
— Это вы меня спрашиваете?
— Не-а, — сказал я. — Хватит с меня.
КАК Я БОЯЛСЯ
Когда я впервые шел в школу первого сентября в первый класс, я очень боялся, что меня там будут сразу что-нибудь сложное спрашивать. Например, спросят: сколько будет 973 и 772? Или: где находится такой-то город, который я не знаю, где он находится. Или заставят быстро читать, а я не смогу — и мне поставят двойку. Хотя родители меня уверяли, что ничего подобного не произойдет, я все равно волновался.
И вот, такой взволнованный, растерянный, даже напуганный, я вошел в класс, сел за парту и тихо спросил своего соседа:
— Писать умеешь?
Он покачал головой.
— А девятьсот семьдесят три и семьсот семьдесят два можешь сложить?
Он покачал головой и испуганно на меня посмотрел.
— А быстро умеешь читать?
Он совсем перепугался, чуть под парту не полез. Читать он совершенно не умел.
Я кое-как читать умел, но все равно боялся.
В это время учительница спросила меня, как моя фамилия, а я решил, что меня сейчас заставят быстро читать или слагать большие цифры, и сказал:
— Я ничего не знаю!
— Чего не знаешь? — удивилась учительница.
— Ничего я не знаю! — крикнул я испуганно.
— А как зовут тебя, знаешь?
— Не знаю! — сказал я.
— Ни фамилии своей, ни имени не знаешь?
— Ничего не знаю! — повторил я.
В классе засмеялись.
Тогда я сквозь шум и смех класса крикнул:
— Свою фамилию и свое имя я знаю, но больше я ничего не знаю!
Учительница улыбнулась и сказала:
— Кроме имени и фамилии, никто вас больше спрашивать ни о чем не будет. Пока еще никто из вас почти ничего не знает. Для этого вы и пришли в школу, чтобы учиться и все знать. Вот с сегодняшнего дня мы и начнем с вами учиться.