Избранные

Я вывалил на стол обе пачки, аккуратненькие красненькие бязевые лоскутки. Берешь лоскуток, ножницами чик-чик! — и флажок готов. Дальше накладываешь трафарет: кистью желтым по красному — «1 МАЯ». Пожалуйте, значок, прицепляй на грудь и шагай на демонстрацию! Два взмаха ножницами — десять копеек. Мазнул кистью по трафарету — десять копеек. Итого — двадцать. Две тысячи на двадцать плюс три тысячи на двадцать… То есть пять… Итого… Сплошные тысячи… Бабушка наверняка за пять копеек согласится, а может, и за три. Остальные мне. Сиди дома, стриги да кистью води. А там фабрика новую партию готовит. Еще за какую-то операцию процент мне полагается. Широкие перспективы на горизонте.

…Горелым несет на всю комнату. Мамина старая привычка: поставит на плиту, а сама на тахту заваливается. Любимое положение. Лежит носом кверху, а у нее там пироги горят и прочее. От картошки ровным счетом ничего не осталось, угли одни, вся кухня в дыму.

— Смотри, что у тебя на кухне делается, — говорю.

— Неужели, — говорит она, нехотя вставая, — человеку нельзя спокойно отдохнуть?

— Картошка сгорела, — говорю я спокойно (не впервые ведь).

— Она не могла сгореть: я только что легла, — говорит мать. (Обычный ответ.)

— А ты пойди посмотри, — говорю.

— Не надо меня расстраивать, — говорит мать.

— Никто тебя не расстраивает, просто-напросто картошка вся сгорела, дыму на кухне полно, сковородку я отставил в сторону.

Идет на кухню.

— Ай, ай, — слышу я, — как могло такое произойти, я только что вздремнула!

У меня хорошее настроение. Мне не хочется спорить. Не только что она вздремнула, это ясно.

Мать входит в комнату. Ложится.

— Ну, как картошка? — спрашиваю весело.

— Она уже становится на ножки, — отвечает мать, устраиваясь поудобней на тахте.

— Ну слава богу, я рад за вас, — отвечаю я.

Вполне мирный на этот раз разговор. Перекинулись словами из песни, и все. Так бы всегда. И мать довольна. Лежит улыбается. Новую картошку чистить не собирается. Опять же в рифму получается.

Отец будет недоволен, когда вернется. Картошка его сгорела.

Я никак не могу оторваться от своих лоскутков, копаюсь в этой куче.

— Это еще что такое? — спрашивает мать.

— Это бизнес, — отвечаю.

— Как?

— Деньги, — говорю, — вот как.

— Что ты еще надумал?

— Все отлично, мать, — говорю, — все отлично.

Она сейчас же вскакивает, рассматривает лоскутки.

С удовольствием объясняю:

— Значки на демонстрацию к Первому мая, прекрасный заказ, договоренность с организациями, большая сумма денег, можно поправить наше пошатнувшееся положение, работы хватит всем!

— Откуда ты их взял? — спрашивает.

— У директора ателье, мама, у директора ателье.

Хотя никакой он не директор, я это уже понял, а самая обыкновенная частная лавочка, а мне-то что!

Зря мать волнуется.

— Неприятностей, — спрашивает, — никаких не может быть?

— Какие там неприятности! Ну какие могут быть неприятности! Иди лучше свою картошку чисти…

— Не хватает еще новых неприятностей!

— Это у тебя всегда на кухне неприятности.

— Вот погодите, я уйду, и вы меня не увидите!..

— Тебе эта работа так понравится, ты от нее не оторвешься!

— Снеси-ка лучше этот хлам, откуда взял, я тебя умоляю… Господи, что он принес, что он принес! Зачем?! Мало у нас барахла в доме? Выкинь ты все это, я тебя прошу! Оставь мать в покое, я тебя умоляю!

Ничего не поняла! Совершенно ничего не поняла! Объяснял, что это бизнес, целый час объяснял — ничего не поняла!

Ну, не смешно? Да тут радоваться надо, плясать! Пускай себе ворчит, пускай! Спасибо еще скажет!

4

Вот где пошла работа! Штора меня хвалит. Целая фабрика на дому. Деньги, деньги, деньги! Нашей семье нужны деньги! «Адью, фердибобель! — как Штора любит выражаться. — Фердибобель, адью!» Сто штук старушка Аллахвердова забрала, трафаретит как миленькая. Соседи Нифонтовы — по пятьдесят на человека. Если справятся, еще попросят.

Тружусь вовсю. Два раза работу пропустил в парке. Черт с ней, с работой! Всю ночь сижу, хлопаю трафареты. Посплю немного утречком, снова сажусь — и пошло! Потрафаречу, потрафаречу, спину разомну и опять трафаречу. P-раз, крутанул — бац! Хлоп! Дальше, следующий, следующий, в сторону готовую продукцию, влево, так! Здорово получается! Денежки идут! Вжик-вжик — и денежки идут. Трлинг-тинг! — пожал-те! Бац-бац! — есть! Уважать меня надо, а не ругать. На руках носить, а не поносить. Лелеять и пестовать! А не пилить и бить!

— Да кто тебя бил-то? — говорит отец. — Хоть раз тебя били?

Вжик-вжик! Трлинг! Бац!

Ясно?

— Шел бы ты спать, — советуют родители.

— А денег не хотите ли?

— Да провались ты со своими деньгами!

Вот какие пошли разговорчики!

— Дай-ка мне, — просит отец. Не выдержал. Засел после работы, да так и уснул с кистью в руках за столом, уткнулся головой в значки, волосы растрепались, спит, а я трафаречу. «Иди, — говорю, — спать, отец». А он в ответ что-то непонятное бурчит. Я его поднял с трудом, повел к постели, он так и уснул во всей одежде.