Избранные

Во дворе Ирку встретил. Ключ ей показал.

— Неужели, — говорит, — тебя на арфе учат? Не может быть, чтобы тебя на арфе учили! — и хохочет вовсю, как будто так уж смешно.

— Еще как учат, — говорю, — все мозги забили.

Показал я ей пропуск, так она после этого чуть мне на шею не кинулась. Умолять меня стала, чтоб я ее в оперу провел. Она там одного артиста хочет увидеть. Девчонки за этим артистом как сумасшедшие бегали. Цветы ему на сцену кидали, у подъезда его часами ждали. Один раз они даже к нему домой завалились. Пришли и говорят: «Мы к вам пришли». Он спрашивает: «По какому поводу?» А они ни по какому. Просто без всякого повода. Стоят и молчат. Артист им говорит: «Если вам ничего от меня не нужно, так вы, прошу вас, мне не мешайте, мне необходимо над образом работать». Они ему, дурочки, говорят: «Нам вас надо». Короче говоря, они все-таки к нему в комнату вбежали, какие-то карточки у него украли, еле-еле артист их выпроводил. Ирка мне сама рассказывала.

Вот она и хочет в оперу пойти, чтобы еще раз этого артиста вблизи посмотреть.

Пусть, думаю, идет, мне-то жалко, что ли, только навряд ли все-таки ее со мной пропустят по моему пропуску. Позор получится, если я ее не сумею провести!

Я с ней ни разу еще по улице не ходил, так только во дворе встречались, она мне что-нибудь скажет, и я ей что-нибудь скажу, и смеемся. А чтобы вот так вместе по улице идти — ни разу не ходили.

Я шел, и мне казалось, все смотрят на нас. Мне хотелось ее под ручку взять, но я никак не решался. Никогда никого под ручку не брал, не приходилось. Вот бы, думаю, здорово, если бы она меня сама под ручку взяла. Она меня под ручку не взяла, и мы так шли до самой оперы. Я бы с ней так с утра до вечера ходил — провалиться мне на месте!

Мы около служебного входа остановились, и я ей говорю:

— Вот, возьми пропуск и проходи, будто это твой пропуск. В развернутом виде его показывай, а большой палец на карточке держи. И сама быстро иди, как будто так и надо, и меня во дворе жди.

Она говорит:

— А я не умею быстро ходить.

— Да не так чтобы быстро, — говорю, — а главное, смело.

Вдруг еще не согласится, у них ведь первое дело кривляться, я это давно заметил. Тем более она почувствовала: мне очень хочется, чтобы она со мной пошла.

Очень мне не хотелось, чтобы она от меня уходила!

Я ей говорю:

— Ты хочешь своего артиста увидеть или нет?

Она говорит:

— Хочу.

— Нечего тогда дурака валять! — зло меня взяло. Я разные кривляния с трудом переношу. Терпения у меня не хватает.

Она сразу поняла, что я с ней возиться не буду, и говорит:

— Давай пропуск.

Схватила мой пропуск и пошла. Я постоял немного — может быть, обратно выйдет, но она не вышла, и я обежал вокруг оперы, место подыскивая, где бы мне лучше через забор перелезть.

Забор был каменный, я никак не мог залезть на него, все время срывался, а сердце у меня отчаянно стучало — она-то ведь ждет меня. Я подбежал запыхавшийся к парнишке и говорю:

— Будь добр, подсади меня, пожалуйста, очень важно!

Я так просил его, что он, ни слова не говоря, пошел со мной к забору и молча подсадил меня.

Я спрыгнул на ту сторону, все в порядке.

Ирка стояла посреди двора и крутила головой, а мимо нее несли какие-то декорации.

Я подбежал к ней, схватил ее за руку и потащил. Боялся, чтобы нас кто-нибудь не остановил.

Мы прошли в зал, в зале было темно, окна были завешаны шторами, и мы шли по проходу, между стульями на ощупь. «Мы куда идем?» — шептала Ирка. «В оркестровую яму», — отвечал я. «А что там, в оркестровой яме?» — спрашивала она. «Арфа…» — отвечал я. «Зажги свет…» — шептала Ирка.

Я ее руку не отпускал, так ее за руку к оркестровой двери и привел. Стал открывать дверь, а ее руку все держу.

Открывал долго. Ирка про свет непрерывно твердила, чтобы я свет зажег, да ведь откуда я мог знать, где тут свет зажигается, понятия об этом не имел!

Только когда мы по лесенке в оркестр стали спускаться, я с трудом этот выключатель отыскал.

Выскочили из тьмы многочисленные пюпитры.

Там в углу в самом конце засверкала золотом арфа.

Я потащил туда Ирку.

Упало несколько пюпитров.

Я боялся, она вспомнит про своего артиста и уйдет, повернется и уйдет, раз его здесь нету. Она шла сюда из-за него, а мне хотелось ей арфу показать.

Я очень волновался.

Мы стояли около арфы. Вокруг была сплошная тишина. Я продолжал держать ее за руку, раз она руку свою не вырывала.

Потом я сделал особое выражение лица и тронул небрежно струны, как Рудольф Инкович.

Она на меня таким взглядом посмотрела, если б вы видели!

А я на нее таким взглядом посмотрел, если б вы видели!

Вот тут-то и пришла мне в голову мысль поцеловать ее, тут-то я понял, что если я ее сейчас не поцелую, то неизвестно, когда еще такой случай представится, самое подходящее время, возле благородного инструмента! Но я не решался и от этого мучился. Тем более мне вдруг мысль пришла: такую штуку, как арфа, наверное, здорово подарить любимому человеку. Хотя я понимал, что никак не мог бы этого сделать. Представьте — преподносят вам на день рождения арфу! Шикарный подарок! Единственная вещь в своем роде!