Избранные

В автобусе, чувствую, кто-то монеткой меня скребет. Робко:

— Пожалуйста, если вам не трудно, будьте любезны, оторвите один билет!

Я и оторвал, потом вдруг вижу — он же гораздо ближе меня к кассе стоит!

Что, вообще, за дела?

Если вежливо, значит, вообще все на свете можно просить?

«Пожалуйста, если вам не трудно, будьте любезны, пробейте головой эту стену!» — «Ну что вы, что вы! Совсем нетрудно. Пожалуйста!»

Стеклянный куб торгового центра тускло светится в темноте. Внизу маленький базар, стоят в ряд старушки, распялив на пальцах шерстяные изделия — собственноручно связанные шапочки, синие варежки с белыми снежинками, колючие, пушистые шарфы. Я вспоминаю, что сестра просила купить для ее дочери носочки, причем именно из такой шерсти — темной, деревенской. Я подхожу к суровой женщине и спрашиваю:

— Почем носочки?

— Два рубля! — посмотрев на меня, недовольно отвечает она.

И я тут же, уже привычно, понимаю, что не в деньгах тут дело, — с меня-то, как раз наоборот, она больше возьмет... Но только не так, не так представляла она покупателя носочков! В мечтах, долгими осенними вечерами, сдвигая на спицах петли, пересчитывая их снова и снова, надеялась она встретить покупателя понимающего, лучше бы бабушку с хорошенькой внучкой. Способную уж, во всяком случае, оценить ее вязку. А тут подходит какой-то непонятный тип, не вникая в тонкости, дает любые деньги, и еще неизвестно, для чего нужны ему носочки — наверняка для какого-нибудь гнусного дела!

Все это я без труда читаю на ее открытом лице.

Не скрою, я уже устал от такой беспричинной неприязни. В чем дело? В чем секрет? Лицо у меня, что ли, такое отталкивающее? Водоотталкивающее.

— Скажите, — уже явно подыгрывая, спрашиваю я, — а это чистая шерсть?

Но вызываю только новый приступ гнева.

— Ну что вы спрашиваете? Не понимаете, так не лезьте! — Она пытается вырвать у меня носочки.

Такая же, но уже городская, старушка с кошелкой проходит мимо, и наш торг привлекает ее внимание.

— Да ты что. Молодой человек — обращается она ко мне, — за такое — да два рубля? Постыдились бы, — обращается она к носочнице, — пользуетесь тем, что дурак, вязки настоящей не видел!

Они продолжают спор, а я стою посередине, поливаемый с обеих сторон презрением, и у меня обе они поочередно то вырывают из рук носки, потом зачем-то возвращают их мне, потом снова зло вырывают.

Я подхожу к ателье и чувствую — дико волнуюсь.

Пойти постричься, что ли? А то хожу как гопник.

Парикмахер выходит мне навстречу — царственные жесты, седая грива.

— Добрый вечер! — округло произносит он. — Не хотите ли попробовать зарубежную сигарету? Я имею сигареты «Мальборо». Многие мои клиенты постоянно бывают за рубежом: Гренландия — почему-то начал с Гренландии, — Польша, Франция...

Так говорит — медленно, важно, потом вдруг бросает окурок, резко:

— В кресло! — И снова величественно — Не чувствуете ли Вы боли? Так, благодарю Вас. Не хотите ли массаж лица?

Делает все медленно, долго. Потом вдруг неожиданно набрасывает сзади горячую мокрую салфетку, душит. Наконец, театральным жестом, резко, опускает салфетку и сам опускается, обессиленный...

Ну почему, почему он может быть таким важным? И почему я не могу быть таким?

Я иду по улице, но чувствую, что не могу успокоиться, что руки и ноги у меня дрожат.

Ну, если уж посещения парикмахерской так переживать!

И наконец, я вхожу в телеателье, вижу того, что приходил ко мне, и неожиданно уже радуюсь ему, как родному.

Все-таки хоть человек веселый.

— А-а-а! — все-таки выследил, куда мы аппарат твой привезли?

— Да уж... выследил! — так же весело отвечаю я. — Ну. — говорю, — может быть, дадите теперь квитанцию?

— А зачем тебе квитанция?

— Чтобы телевизор получить! — весело говорю я.

— А зачем тебе телевизор? — весело говорит он.

«И действительно, — думаю я. — А зачем мне телевизор?»

— Да! — вдруг кричит он. — Слушай! Если тебе ремонт квартиры надо сделать. Есть у меня один адресок, могу дать!

Быстро, возбужденно он отрывает угол у постеленной на столе газеты, быстро пишет на нем.

Я долго, униженно благодарю. Потом почему-то бережно складываю этот клочок и кладу его в портмоне, где храню самые ценные бумаги.

В конце концов, если я очень уж буду настаивать, ничто не помешает ему выдать квитанцию, починить телевизор и вернуть его мне со словами: «Ну ты и зануда! За сколько лет такого не встречал!»

И неловкость этого момента заранее угнетает меня.

Потом я еду домой в автобусе и ловлю себя на том, что бормочу:

— Что за дела? Что, вообще, за дела?

СЛУЧАЙ НА МОЛОЧНОМ ЗАВОДЕ (Пародия на детектив)

Два лейтенанта, Петров и Брошкин, шли по территории молочного завода. Все было спокойно. Вдруг грохнул выстрел. Петров взмахнул руками и упал замертво. Брошкин насторожился. Он пошел к телефону-автомату, набрал номер и стал ждать.

— Алло, — закричал он, — алло! Подполковник Майоров? Это я, Брошкин. Срочно вышлите машину на молочный завод.

Брошкин повесил трубку и пошел к директору завода.

— Что это у вас тут... стреляют? — строго спросил он.