— А согласились мы, что все, что делается неразумно, противоположно тому, что делается со здравым смыслом?
— Да.
— И что совершаемое со здравым смыслом совершается благодаря здравому смыслу, а неразумное — по неразумию?
— И если что противоположно по образу действия, то оно противоположно и по основанию действия?
— Да.
— Делается же кое-что со здравым смыслом, а кое-что и по неразумию?
— Да.
— Противоположным образом?
— Конечно.
— Значит, на противоположных основаниях?
— Да.
— Следовательно, неразумие противоположно здравому смыслу?
— Очевидно.
— А помнишь, ведь раньше-то мы согласились, что неразумие противоположно мудрости?
Протагор подтвердил.
— Утверждаю.
— От какого же из двух утверждений нам отказаться, Протагор? От того ли, что одному противоположно только одно, или те от того, которое гласило, что мудрость есть нечто иное, чем здравый смысл, между тем и то и другое — части доблести, хотя и разные: они не похожи друг на друга, и назначение их различно — все равно как части лица. Так от чего же мы откажемся? Ведь оба эти утверждения, вместе взятые, звучат не слишком складно — им между собою не спеться и не сыграться. Да и как им спеться, если необходимо, чтобы одному
Протагор согласился, хотя и очень неохотно.
— Так не получится ли, что здравый смысл и мудрость — одно? Ведь и раньше у нас оказалось, что справедливость и благочестие — почти то же самое. Но не будем унывать, Протагор, а давай разберемся и в остальном. Ведь ты не думаешь, что человек, творящий неправду, поступает согласно здравому смыслу, творя неправду?
— Ну так к ним обращать мне мою речь или к тебе?
— Если тебе угодно, сперва разбери это утверждение большинства.
— Лишь бы только ты мне отвечал, а так ли ты думаешь или нет, мне не важно. Для меня самое главное — исследование самого вопроса, однако может случиться, что при этом мы исследуем и того, кто спрашивает, то есть меня самого, и того, кто отвечает.
Протагор сперва стал было ломаться перед нами, ссылаясь на то,
— Так изволь, — сказал я, — отвечать мне с самого начала. Полагаешь ли ты, что некоторые, хоть и творят неправду, все же не лишены здравого смысла?
— Пусть будет так.
— А обладать здравым смыслом — значит, по-твоему, хорошо соображать?
Протагор подтвердил.
— А хорошо соображать — это значит отдавать себе отчет в том, что творишь неправду.
— Пусть будет так.
— Бывает ли это в том случае, если дела у творящих неправду идут хорошо или если дурно?
— Если хорошо.
— Считаешь ли ты, что существуют какие-то блага?
— Считаю.
— А не то ли есть благо, что полезно людям?
Мне показалось, что Протагор уже раздражен, взволнован и в своих ответах изготовился к бою. Когда я заметил такое его состояние, то с осторожностью тихо спросил:
— О том ли ты говоришь, Протагор, что никому из людей не полезно,
— Ничуть, — сказал Протагор, — но я знаю много таких вещей, и кушаний, и напитков, и снадобий, и еще тысячу предметов, из которых одни бесполезны людям, другие полезны. А кое-что людям ни полезно, ни вредно, а лошадям полезно, кое-что полезно только быкам, кое-что собакам, кое-что ни тем, ни другим, а деревьям полезно. Да и там кое-что для корней хорошо, а для ветвей плохо, как, например, навоз: для всех растений,
Когда Протагор это произнес, присутствующие зашумели: как хорошо он говорит! А я сказал:
— Протагор! Я, на беду, человек забывчивый и, когда со мною говорят пространно,
— Как прикажешь мне отвечать кратко? Отвечать тебе короче, чем нужно?
— Никоим образом, — сказал я.
— Значит, так, как нужно?