Избранные дни

В витринах были все больше джинсы, кроссовки, уцененная косметика, реже попадались китайские травы. Магазины посолиднее располагались на боковых улицах. А Бродвей — это для молодых, полунищих, легко поддающихся соблазнам. Сама она была немолода, и чем-то соблазнить ее было непросто. Она могла свернуть на восток или на запад и там вдоволь попялиться на витрины, но этого она себе позволить не могла — слишком банально. Так что в лучшем случае оставалось неторопливо, дожидаясь девяти часов, брести неизбежным сегодня путем, рассматривать попадающиеся по дороге витрины и вести себя банально лишь в силу необходимости.

Она пересекла Кэнал-стрит, и тут ее посетило давешнее ощущение. Кто-то на нее смотрел. Она пошла дальше. Не оглядываясь — пока рано. Она подождала, покуда не поравняется с очередной витриной (магазинчик, торгующий какой-то ерундой, да, собственно, и неважно чем). Притворилась, что изучает ассортимент, и, улучив момент, бросила взгляд назад. Ничего и никого: только белая парочка, он и она, по-голубиному жмутся друг к дружке и одновременно пытаются уворачиваться от летящего по ветру мусора, да старуха сидит на краю подъездного пандуса, свесив свои облаченные в лохмотья ноги и покачивая ими, как постаревший, траченный жизнью ребенок.

Но ощущение не оставляло Кэт. Затылок тихонько покалывало.

Она повернулась обратно к витрине и машинально стала рассматривать ее содержимое. Магазин назывался «Гайя Импориум», и место ему было никак не на Бродвее, а, скажем, скорее в Ист-Виллидж.[31] В витрине безо всякого порядка громоздился разнообразный хлам: невзрачного вида пальто с воротником из поддельного меха, две пары допотопных роликовых коньков, дискотечный шар в зеркальных осколках, клубки дешевой бижутерии, голова мужского манекена с впалыми щеками, любезно осклабившаяся под разноцветным негритянским париком. Царство случайности — все эти вещи очутились в одном месте только потому, что где-то когда-то подвернулись владельцу магазина, решившему, что кому-нибудь вдруг да взбредет в голову их купить. Мир переполнен вещами, старыми и новыми; им не хватает в нем места. Обилие исключает возможность систематизации.

Кэт застыла на мгновение перед этим скорбным изобилием. Большинству населения мира все это показалось бы настоящим сокровищем, разве кто с этим поспорит? Надо принадлежать к привилегированному меньшинству, чтобы знать: все тут — мусор с самого момента своего появления на свет, и это пальто якобы богатой дамы, и эта сколотая фарфоровая пастушка, и эти пластиковые трубочки для коктейля, украшенные пластиковыми же русалками.

Среди ниток бижутерии, наполовину утонувшая в них, выглядывала миска. В нее были навалены какие-то позолоченные брошки, нитка ненастоящего жемчуга, но белеющий, подобно лунному серпу, край вполне можно было рассмотреть — вдоль него бежали непонятные символы, не то цветы, не то актинии или звезды. Мусор, наверное, это был мусор — а чем еще могла быть эта миска, учитывая, где она закончила свой путь? — и все же она чем выделялась среди прочего мусора даже во флуоресцентной витринной подсветке. Казалось, от нее исходит слабый, но вполне ощутимый свет, как светится в темноте циферблат часов, но только она светилась чистейшим белым. Миска выглядела, насколько было видно Кэт, заброшенным сокровищем, редкостью, по ошибке принятой за хлам. Ведь такое встречается сплошь и рядом. Рисунки да Винчи, очутившиеся среди ботанических гравюр, письма Мелвилла, затерявшиеся в кипе старых счетов и списков покупок Может она оказаться китайской? Пригодиться Саймону для его коллекции?

Кэт вошла в магазин. Там пахло плесенью и пропотевшей шерстью и еще, совсем слабо, сандаловыми благовониями. Помещение больше напоминало полузаброшенный чулан, нежели магазин. Там и сям возвышались горы обуви, на длинной прогнувшейся вешалке теснились старые куртки и свитера, надпись ярким маркером на баке из картона оповещала, что его содержимое продается по пятьдесят центов за штуку.

В глубине магазина за стеклянной стойкой сидела женщина, такая же выцветшая и изношенная, как и ее товар. Седые волосы свисали на плечи, черты лица — едва уловимы, словно бы кто-то сперва нарисовал их, а потом попытался стереть ластиком. И все же что-то было в ней королевское, в этой развалине. Она сидела, гордо распрямив спину между высокой вазой с павлиньими перьями и зеркалом в овальной раме, напоминая не самую главную из правительниц подземного мира, повелительницу всего потерянного и неуместного.

Перед ней Кэт тоже захотелось выглядеть повеличественнее. Не думай, ничего из твоего убогого хлама я не собираюсь тайком сунуть в сумку.

— Здравствуйте, — сказала женщина безо всякого намека на злокозненность или подозрительность.

Наверное, она сидела так несколько лет в ожидании именно этого вечера, когда кто-нибудь к ней зайдет.

— Здравствуйте, — ответила Кэт самым обычным своим тоном. — Я хотела узнать, продается ли миска из витрины.

— Миска?