Избранные эссе 1960-70-х годов

Как в фашистской, так и в коммунистической политике воля материализуется в театрализованной форме как диалог вождя и “хора”. Любопытно, что при национал-социализме политика впитала в себя риторику искусства в его поздней романтической фазе. (Политика – “высшая и наиболее понятная форма искусства, – сказал Геббельс в 1933 году, – и мы, формирующие сегодня политику Германии, чувствуем себя художниками... задача искусства и художника заключается в придании формы, оформлении, устранении болезненного и обеспечении свободного пространства для здорового”.) Официальное искусство Советского Союза и Китая служит распространению и укреплению утопической морали. В основе фашистского искусства – утопическая эстетика физического совершенства. Живописцы и скульпторы нацистской эпохи часто изображали обнаженную натуру, но им запрещалось показывать какие-либо недостатки или уродства. Их ню выглядят как картинки в спортивных журналах, похожи на плакаты – ханжески асексуальные и в то же время порнографические, поскольку их совершенство – плод чистой фантазии. Следует сказать, что красота и здоровье в изображении Рифеншталь отличаются от этого потока гораздо большей изощренностью и интеллектуализмом. В ее арсенале довольно широкий набор телесных типов: в своем понимании прекрасного она отнюдь не расистка и в “Олимпии” показывает физическое напряжение, усилия, неизбежно выглядящие “некрасивыми”, а наряду с этим стилизованные, внешне будто не требующие никакого труда движения (например, прыжки в воду в той части фильма, которая вызывает наибольшее восхищение).

Идеал фашизма состоит в трансформации сексуальной энергии в духовную силу на благо общества... Фашистская эстетика базируется на сдерживании жизненных сил; движения введены в определенные рамки, их простор ограничен, и в нем создается энергетический запас.

Нацистское искусство реакционно, оно значительно отстало от достижений искусства ХХ века. Но как раз поэтому оно обеспечило себе место в разбросе современных вкусов. Левое крыло организаторов нынешней выставки нацистской живописи и скульптуры (первой после окончания войны) с изумлением обнаружило, что посещаемость ее превзошла все ожидания, а публика далеко не так серьезно настроена, как предполагалось. Для непросвещенной немецкой публики привлекательность нацистского искусства объяснялась, возможно, его простотой, фигуративностью, эмоциональностью, отсутствием зауми; оно позволяло отдохнуть от сложности модернизма. Публику более искушенную отчасти подталкивал нынешний жадный интерес ко всем историческим стилям, особенно к тем, с которыми связано нечто скандальное. Однако оживление нацистского искусства возможно сегодня менее всего. Не из-за присущей ему дидактичности, но потому, что его живопись и скульптура удручающе бедны с точки зрения художественной.

В произведениях Рифеншталь нет дилетантизма и наивности, но ценности, которые она проповедует, те же самые.

Бытует мнение, будто национал-социализм выступает только с позиций брутальности и устрашения. Это не так. Фашизм включает и идеалы, которые сегодня выступают под другими знаменами: идеал жизни как искусства, культ красоты, фетишизм мужества, растворение отчуждения в экстатических чувствах коллектива; унижение разума; объединение в единую человеческую семью (при отцовстве вождей). Эти идеалы живы и действенны для многих людей, и было бы нечестно утверждать, что влияние “Триумфа воли” и “Олимпии” обусловлено только тем, что они сделаны гениальной рукой. Фильмы Рифеншталь остаются действенными потому, что, помимо других причин, в их основе – романтический идеал, которому привержены многие и который может облекаться в разнообразные формы культурного диссидентства или пропаганды новых форм общественного устройства, такие, как молодежная рок-культура, традиционная медицина, анти-психиатрия и оккультные верования. Упоение коллективизмом не препятствует поискам абсолютного вождя; напротив, оно может с неизбежностью к этому привести.

В глубине души, конечно, все понимают, что в таком искусстве, как у Рифеншталь, ставка делается на нечто большее, чем красота.

СЦЕНА ПИСЬМА

Рассказ

Перевод с английского М. ГАЛЬПЕРИНОЙ

Вдохни поглубже. Еще ничего не надо делать, ты не готова. А когда ты будешь готова? Никогда. Никогда.

Это означает, что я должна начать сейчас.

Не начинай, даже и думать не смей, это слишком трудно. Нет, слишком просто.

Дай мне начать, все и так уже началось, теперь мне придется догонять.

Да не так же, дуреха. Невозможно начать, примостившись на краешке стула. Сядь по–человечески.

Не расхолаживай меня, ты что, не видишь — я ведь почти начала. Глубокий вдох, наплыв чувств… необходимые инструменты под рукой. Ручка, карандаш… пишущая машинка, компьютер?

Ты ведь знаешь, что все сама же и погубишь. Подобное дело требует времени. Почву надо подготовить. Остальные настороженно ждут твоего появления.

Ты хочешь сказать, наверное, — моего вторжения. Запросов, прошений.

Да, ты имеешь право, я это признаю. Вдохни поглубже.