Избранные эссе

Тут важно только еще подчеркнуть, что очень часто различные упражнения во внешних добродетелях — кормлении странников, призрении нищих и т. д. — как будто и приемлются и теми, кто идет путем самоспасения. Но приемлются, как некие полезные для их души аскетические упражнения. Конечно, не о такой любви учит нас Евангелие, и не в жертву такой любви был распят Христос. Его любовь, дарованная в наследие нам, есть подлинная жертвенная любовь, отдача души не для того, чтобы этим приобрести ее, как бы с процентами, так сказать не акт во имя свое, а акт во имя ближнего, и только во имя его, в котором открывается нам в этой любви образ Божий. Тут нельзя рассуждать так: Христос нам дал твердое и неложное указание, что мы встречаем Его Самого в каждом убогом и несчастном. Примем это к сведению и окажем этому убогому и несчастному любовь, потому что он нам только кажется таким, а на самом деле он Царь Небесный, и за ним наши дары не пропадут, а вернутся к нам сторицею. Нет, убогий и несчастный есть действительно убогий и несчастный, — а в нем в уничиженном виде действительно присутствует Христос, — и мы его принимаем во имя самой любви Христовой, не от того, что нам от этого будет награда, а от того, что мы пламенеем этой жертвенной Христовой любовью, и соединяемся в ней с Ним, с Его крестными страданиями, и страдаем не ради своего очищения и спасения, а ради убогого и несчастного, которому эти наши страдания облегчают его собственные. Нельзя жертвенно любить во имя свое, — можно жертвенно любить только во имя Христово, во имя образа Божия, открывающегося нам в человеке.

Быть может, все эти приведенные Евангельские указания взяты случайно, тенденциозно. Мы знаем, что Евангельскими текстами доказывают свою правоту все еретики и сектанты. Как будто нам надо еще чем-либо подкрепить себя, надо показать, что такое толкование было свойственно всем векам истории православной Церкви, его мы можем найти у многих отцов, в Добротолюбии, например. Это верно, конечно, хотя и нуждается в некоторых оговорках. Первое, что надо помнить, это то, что Добротолюбие не есть Священное Писание, Богодуховенное откровение, а сочинение святых, но все же людей. Второе, — что его авторы, помещенные в Добротолюбии, не напечатаны там целиком, а только по известному отбору, только, главным образом, в тех своих выдержках, которые касаются наставлений к аскетическому подвигу отдельного человека. Таким образом, там просто мало поминаются темы, связанные с тем, что нас сейчас занимает. Так, как пример, можно привести то, что выборка всего, что говорится об отношении к своему ближнему в 1–ом томе Добротолюбия на все его более чем 600 страниц, занимает только 2 страницы, а во 2–ом томе на 750 страниц, — только 3. Соотношение совсем другое, чем в Евангелии, или Посланиях. И нельзя сказать, что все относится к прямому вопросу исполнения заповеди любви к Богу, — три четверти остального материала Добротолюбия говорит, главным образом, о борьбе с чревоугодием, блудной страстью и другими страстями. Тексты же, касающиеся правильного выполнения заповеди любви к ближнему, иногда совершенно огненны, иногда же, как бы в противоречии с этой огненностью, вызывают недоумение. Об этих недоуменных текстах я не хотела бы много говорить. Ограничусь лишь тем, что покажу, что они действительно существуют.

Так, Макарий Великий рассказывает:"Когда один старец спросил авву Серапиона: сотвори любовь, скажи мне, каким ты себя видишь, — он ответил: я похож на того, кто находится на башне и, смотря вовне, помавает проходящим, чтобы они не приближались к нему. А вопрошавший его старец, сказал ему: я же вижу себя, что я как бы сделал ограду вокруг и запер ее железными запорами, так что, когда кто постучится, я не узнаю, кто там, или откуда пришел, или чего хочет, или каков он, — и не отворяю ему, пока не уйдет".

У него же:"Человек, смотрящий на грехи свои, не имеет языка, чтобы поговорить с каким-либо человеком". Антоний Великий беседовал с братом, думавшим, что нет необходимости уходить из мира, чтобы спасаться. И как бы предупреждая его об опасностях, которые его ждут, Антоний спросил его:"Скажи мне, сын мой, скорбишь ли ты вместе с ними (с ближними) в горестях их и сорадуешься ли радостям их? Тот признался, что испытывает и то, и другое. Тогда старец сказал ему: Знай же, что и в будущем веке будешь ты разделять участь с теми, с кем в сей жизни делишь и радость, и горе".

У Евагрия монаха есть тексты, очень трудно сочетаемые друг с другом. Так, с одной стороны он говорит:"Лучше быть среди тысячи с любовью, чем одному скрываться в пещере с ненавистью", — с другой же стороны, он перечисляет"пять дел, помощью которых снискивается Божье благоволение. Первое — чистая молитва, второе — пение псалмов, третье — чтение Божественных Писаний, четвертое — воспоминание с сокрушением о грехах своих, о смерти и страшном Суде, пятое — рукоделие. Тут как будто просто исчезает память о тысячах, с которыми надо быть с любовью.