Избранные эссе

Надо быть глухим к обоим этим предостережениям. Надо не только предполагать, надо знать, что первое из них, идущее из обезбоженного мира, уничтожает самую идею человека, который ничто, если он не образ Божий, а второе уничтожает идею Церкви, которая ничто, если не предполагает в ней и отдельного человека, и всего человечества.

Надо быть не только глухим к этим предостережениям, — надо быть уверенным, что именно в вопросе о подливном, религиозном, глубинном отношении к человеку встречаются все вопросы, как христианского так и безбожного мира, что даже этот безбожный мир ждет от христианства его слова, единственного способного все исцелить и восстановить, а, может быть, иногда даже воскресить умершее.

А вместе с тем, христианская душа, может быть, уже веками больна неким мистическим протестантизмом. Для нее полновесно звучать только сочетания двух слов: Бог и я, Бог и моя душа, и мой путь, и мое спасете. Современной христианской душе легче и естественнее было бы оказать: «Отче мой», чем «Отче наш», «избави меня от лукаваго», «хлеб мой насущный даждь мне днесь» и т. д.

И на этих путях одинокой души, стремящейся к Богу, как будто бы все пройдено, все тропы измерены, учтены все подстерегающие опасности, известны глубины всех пропастей. Тут легко найти ведущих, — будь то древние авторы аскетических книг, или пропитанные их учением современные продолжатели древних аскетических традиций.

Но вот этот путь, ищущий настоящего религиозного отношения к людям, не хотящий ни гуманистического упрощения человеческих отношений, ни аскетического гнушения ими.

Прежде, чем говорить о нем, надо понять, на чем базируется в своей мистической глубине та часть человеческой религиозной жизни, которая исчерпывается словами: Бог и моя душа.

Если мы ответственно и серьезно решим сделать Евангельскую истину тем, на что должна равняться наша человеческая душа, то у нас не будет никаких сомнений, как мы должны поступать в каждом частном случае наших жизней: мы должны отвергнуться от всего, что имеем, взять свой крест и идти за Ним.

Единственное, что нам Христос оставляет, это путь, ведущий за Ним, и крест, который мы, подражая Его Голгофскому крестоношению, несем на своих плечах.

Можно вообще утвердить, что Христос нас призывает подражать Ему. В этом исчерпывающее значение всей христианской нравственности. И как бы но разному ни понимался в различные века и у различных людей самый смысл этого подражания, к нему сводятся все аскетические учения христианства.

Пустынники подражают сорокадневному пребыванию Христа в пустыне. Постники постничают, потому что Он постничал. Молитвенники молятся по Его примеру, девственники соблюдают чистоту и т. д. «Подражание Христу», — не случайное заглавие книги Фомы Кемпийского — это общий завет христианской морали, как бы общее заглавие всей христианской аскетики.

Я не буду сейчас пытаться характеризовать различные направления этого подражания, а иногда, может быть, и уклонения от того, что в Евангелии определяет путь Сына Человеческого на земле. Этих различных толкований столько, сколько людей, а уклонения неизбежны, потому что человеческая душа больна грехом и смертной немощью.

Важно другое. Важно, что во всех этих разнообразных путях Самим Христом узаконено это одинокое стояние человеческой души перед Богом, это отвержение всего остального, — то есть всего мира: отца и матери по точному выражению Евангелия, не только близких живых, но и близких непогребенных покойников, — всего, одним словом. Голая, одинокая, от всего освобожденная душа, видит только образ Христов перед собою, по Его примеру подымает, крест на плечи и за Ним идет, чтобы принять свою безрассветную Гефсиманскую ночь, свою страшную Голгофу, и через нее пронести веру в воскресенье, в незакатную Пасхальную радость. Тут как будто действительно все исчерпано словами: Бог и моя душа. Все же остальное, — это то, от чего Он призвал меня отречься, — значит, ничего остального и нету, — Бог, — и моя душа, — и ничто.

Нет, не совсем ничто. Не с пустыми руками стоить человеческая душа перед Богом. Полнота такова: Бог, — и моя душа, — и крест, поднятый ею. Есть еще крест.