– Как думаешь, театр уже закончен? – с задумчивым видом спросила Поппея.
– Надеюсь.
Согласно моему грандиозному плану, длинная терраса брала начало от естественного грота в одном конце гавани и заканчивалась у волнолома в противоположном. Эту террасу с ее садами, фонтанами и театром я намерен был сделать доступной для всех жителей Антиума. Население города, после того как я назвал его официальной колонией Рима, постоянно росло, теперь здесь оседали вышедшие в отставку солдаты с семьями. Сам первоначальный город, с его почитанием Энея, никуда не делся, просто в него постоянным потоком вливались новые жители.
– Если так, ты сможешь выступить на его официальном открытии.
Да, я бы с удовольствием еще раз предстал перед публикой, но только не в Риме. Пока не в Риме.
– Да, может, и выступлю, – сказал я.
Это было бы символично – петь в театре рядом с тем местом, где я получил тот загадочный (тогда загадочный) мандат. «Скрытая музыка недостойна уважения». Естественно, были те, кто считал мои открытые выступления недостойными императора, но мой долг – следовать велению оракула, все остальное не так важно.
В искусственную гавань Антиума, которая также была одним из моих проектов, мы зашли уже с наступлением сумерек. Когда я стал императором, естественная гавань была очень маленькой, и я со временем расширил ее, построив два уходящих далеко в море волнолома. Теперь она уступала по масштабу только гаваням Остии и Неаполя. Это стало возможным благодаря изобретенному римлянами водостойкому цементу. После расширения гавани здесь могли найти временное пристанище и восстановиться корабли, которые потерпели бедствие в пути на север. Конечно, с появлением канала необходимость в таком пристанище отпадет, но это все в будущем. Новый проект всегда отодвигает предыдущий в прошлое – такова природа развития.
Когда мы заходили в бухту, последние лучи солнца уже окрасили волноломы в розовый цвет. Я стоял на палубе, крепко держась за поручни, и с гордостью смотрел на свое творение, на построенную по моему проекту гавань. Мы сошли на пристань и направились в павильон с видом на море.
В этот раз мы расположились в нижней части виллы, а старый дом с родильной комнатой оставили пустовать. Новый дарил ощущение начала и не навязывал горестных воспоминаний. Наша огромная спальня выходила на запад, в сторону Сардинии и Корсики, но нас отделяли двести миль, и они были невидимы глазу, а горизонт казался бесконечным.
Вечером после ужина мы пошли прогуляться вдоль набережной. Укрощенное волноломами море безобидно плескалось возле причала. Месяц высоко в небе освещал воду и прогулочные дорожки.
– О, погляди! – Поппея указала на вырисовывающееся впереди округлое здание. – Это же театр!
И мы при лунном свете осмотрели его снаружи.
– Думаю, строительство завершено! – сказал я. – А мне не сообщили, какой сюрприз.
– Это хороший знак, – сказала Поппея, приобняв меня за талию.
В ту ночь, образно говоря, произошла инаугурация нашей новой спальни. Мы распахнули окна, и свежий ветер гулял по комнате, шелестел занавесками и поигрывал со сброшенной на стулья одеждой. Весь путь от Рима я страстно хотел остаться наедине с Поппеей, касаться ее, сжимать в своих объятиях. И вот наконец мы лежали на устланной благоухающими простынями кровати в подушках с лебяжьим пухом. В первый раз в той черной комнате на вилле Поппеи мы, снедаемые желанием скорее овладеть друг другом, занимались любовью лихорадочно, как в горячке, сейчас мы любили друг друга так, будто впереди у нас была целая вечность. Я откинул ее волосы со лба, с нежностью провел пальцами по щекам. При слабом свете масляной лампы я едва различал черты лица и видел ее как в тумане или во сне. Нарастающее желание не давало свободно говорить.
– Где ты Гай, там я Гайя, – пробормотала Поппея и взяла мое лицо в ладони. – Эта странная брачная клятва не дает мне покоя. Думаю, она означает, что мы с тобой теперь одно целое.
Да, все так. Трудно было сказать, где заканчивался я и начиналась она. Я всего себя делил с ней, Поппея знала все мои стороны, и я надеялся, что она целиком была открыта для меня. До встречи с Поппеей я, по сути, был одиночкой, с опаской относился к людям и даже не надеялся когда-нибудь найти его – пристанище, убежище надежнее, чем гавань, которую я построил в Антиуме.
Я уткнулся лицом в гладкое плечо Поппеи. Она легко гладила меня по спине, отслеживала пальцами все изгибы, а у меня от ее прикосновений мурашки бегали вдоль позвоночника. Свежий бриз обдувал наши тела, но не охлаждал, а, наоборот, разжигал в нас желание.
Как я уже говорил, мы не занимались любовью истово и лихорадочно, но при этом овладевали друг другом так, будто другой возможности уже не будет. Звучит глупо, но логика в таких делах не работает. К тому же чем сильнее мы чем-то дорожим, тем больше страх это потерять, даже если мы крепко сжимаем драгоценность в руках.