— Прекрасное решение, — ответил мистер Мейдиг, — как нельзя более мудрое решение. — Он остановился и посмотрел на мистера Фотерингея. — Дар творить чудеса, по существу, неограничен. Испытаем ваши силы теперь же. Действительно ли они… действительно ли они таковы, какими кажутся.
И вот, как это ни невероятно, но в кабинете пастора, в небольшом доме возле церкви конгрегационистов, в воскресный вечер десятого ноября 1896 года мистер Фотерингей, поощряемый и подстрекаемый мистером Мейдигом, начал творить чудеса. Просим читателя обратить особое внимание на указанное число: читатель может подумать, — а пожалуй, уже подумал, — что эта история в некоторых частях неправдоподобна и что если бы действительно случилось нечто подобное тому, что мы описываем, то об этом тотчас же написали бы во всех газетах. То, что мы сейчас расскажем, покажется ему особенно невероятным, между прочим, потому, что если бы все это произошло в действительности, то наш читатель или наша читательница более года тому назад были бы убиты насильственным и необычайным способом. Из последующего изложения нашей истории это станет вполне очевидным для каждого разумного человека. Мы еще не дошли до конца событий; мы изложили едва половину их.
Среди чудес, которые творил мистер Фотерингей, были робкие, мелкие чудеса, пустяковые проделки с чашками и разными вещицами, — чудеса вроде теософских, но, несмотря на их ничтожность, сообщник его смотрел на них с благоговением. Мистеру Фотерингею очень хотелось поскорее уладить дело с Уинчем, но мистер Мейдиг все отвлекал его. После того как они проделали с дюжину таких домашних чудес, в них мало-помалу утвердилось сознание собственной силы, воображение их окрылилось и честолюбие возросло. На первое более серьезное предприятие толкнул их голод и нерадивость миссис Минчин, домоправительницы мистера Мейдига. Ужин, который она подала на стол, был так скуден и так мало отвечал аппетиту двух потрудившихся чудотворцев, что мистер Мейдиг, который пригласил гостя разделить с ним трапезу, был очень сконфужен. Они все-таки сели за стол, и мистер Мейдиг стал грустно жаловаться на свою экономку. Тут мистеру Фотерингею пришла в голову блестящая мысль.
— Как вы полагаете, мистер Мейдиг, — сказал он, — это не будет дерзко с моей стороны? Я…
— Мой дорогой мистер Фотерингей! Конечно, нет! Я вовсе не считаю это дерзким.
Мистер Фотерингей поднял руку.
— Что мы закажем? — спросил он тоном щедрого хозяина и по просьбе мистера Мейдига потребовал ужин, подробно перечислив все, что должно было явиться. — А мне, — сказал он, окинув взглядом кушанья, выбранные Мейдигом, — больше всего по вкусу кружка портера да гренки с сыром. Это я и закажу себе. Я не любитель бургундского.
По его приказу портер и гренки с сыром немедленно явились.
Они долго сидели за ужином и беседовали как равные — мистер Фотерингей с удивлением и восторгом заметил это, — о чудесах, какие они натворят.
— Между прочим, мистер Мейдиг, — предложил Фотерингей, — я, если угодно, мог бы быть вам полезен… в вашей домашней жизни.
— Я не совсем понимаю вас, — отвечал мистер Мейдиг, наливая себе стакан чудесного старого бургундского.
Мистер Фотерингей уже приступил ко второй порции гренок, тоже затребованной из пространства, и набил себе полный рот.
— Да вот по поводу этой миссис Минчин (чав, чав)… Не могу ли я (чав, чав)… сделать ее исправнее…
Мистер Мейдиг поставил стакан на стол. На его лице выразилось сомнение.
— Она… надо вам сказать, дорогой мистер Фотерингей… очень не любит, когда вмешиваются в ее дела. Кроме того, теперь уже двенадцатый час, и она, наверно, легла спать. Вообще не думаете ли вы…
Мистер Фотерингей обдумал эти возражения…
— А нельзя ли попробовать сделать это, пока она спит? — предложил он.
Сперва мистер Мейдиг воспротивился этому необычайному опыту, но потом уступил. Мистер Фотерингей продолжал ужинать, хоть и не без тревоги в глубине души. Впрочем, мистер Мейдиг стал толковать о переменах, которые произойдут на другой день с его экономкой, с таким оптимизмом, который даже Фотерингею показался немного преувеличенным. Вдруг наверху послышался шум. Они вопросительно переглянулись, и мистер Мейдиг быстро вышел из комнаты. Мистер Фотерингей слышал, как он, стоя внизу у лестницы, окликнул свою экономку и потом осторожно пошел наверх.
Минуты через две пастор вернулся легкой походкой, с сияющим лицом.
— Удивительно! — вскричал он. — И даже трогательно! Весьма трогательно!
Он принялся шагать по ковру перед камином.
— Раскаяние, самое трогательное раскаяние, высказанное в дверную щель! Бедная женщина! Какая удивительная перемена! Она встала. Она сейчас же встала. Она поднялась с постели, чтобы разбить бутылку водки, которая была спрятана у нее в сундуке. И рассказала мне об этом!… Но это дает нам… Это открывает перед нами, можно сказать, неограниченную перспективу. Если мы смогли произвести такую удивительную перемену даже в ней…
— По-моему, тоже, — сказал мистер Фотерингей. — Границы нет никакой… Но только, что касается мистера Уинча…