Избранные новеллы

- Лисбет просила не опаздывать к обеду. Она приготовила сюрприз.

Уж не садист ли он: сидит и наслаждается теми мучениями, которые доставляет мне. Ведь он терзает меня своими разговорами о Лисбет.

- Может, зайдешь к нам? Лисбет наверняка будет очень рада, - сказал Юханнес.

Мы позвонили из магазина и предупредили ее: с Юханнесом к обеду приду и я.

Столовая была в коричневых тонах, здесь царил полумрак, а на обеденном столе стояли зажженные свечи. Когда мы сели за стол, Лисбет включила люстру, чтобы нам было "видно, что именно мы будем есть". В конце обеда, когда Лисбет подала сыр, она выключила верхний свет.

Я запомнил подобное ощущение сумрака, в которое я уже однажды погружался. Никогда его не забуду. Все это было как в католической церкви. Только здесь воздух был насыщен не запахом благовоний и душевных терзаний, а запахом сочного мяса и лука, к которым примешивался аромат восточных специй и мадеры. Все эти запахи пробуждали эротическую фантазию, впрочем вполне здоровую.

Никогда в своей жизни мне не приходилось быть на подобном обеде. Ощущение сытости после очередного блюда быстро исчезало при следующей перемене. Нёбо, желудок, зрение, обоняние, осязание - все как бы сливалось в едином нервном напряжении, которое переходило в спокойную гармонию по мере того, как продолжалось пиршество. Мы почти не разговаривали. У Лисбет была маленькая передвижная плита с двумя спиртовыми конфорками, так что она почти не вставала из-за стола. Помощники ей были не нужны. Цветы, которые я ей принес, она вежливо поставила на стол, это были гвоздики. Но уже тогда, когда была подана гусиная печенка и оливковый соус, Юханнес поднялся и нервным движением убрал букет со стола, при этом он бросил на меня извиняющийся взгляд. Я с пониманием кивнул. Слова были не нужны. Дребезжащий звук отдаленного трамвая казался совершенно нереальным. В мире не существовало ничего, кроме этой комнаты, этого стола, на котором в виде живописной короны были расставлены источники наслаждения. Я заметил, как глаза Юханнеса с расширенными зрачками и красными прожилками на белках увлажнились. А Лисбет - почти в забытьи, едва различимый силуэт в сумрачной комнате, будто некая жрица, да, именно жрица. И мы - как двое детей, которых допустили до алтаря, до святая святых некоего храма. Когда пили кофе, разговор зашел о тех устрицах, какие Юханнесу довелось отведать в каком-то ресторанчике в Бретани. Когда он рассказывал, казалось, что в комнате прямо-таки повеяло морской стихией Атлантики.

Естественно, что Юханнес раздражал меня, и мы редко виделись, оба считали, что у нас нет ничего общего. Только один раз, во время оккупации, я действительно сделал попытку вмешаться в его жизнь - и то только потому, что Лисбет попросила меня об этом. Она пришла ко мне очень расстроенная и сказала, что боится за Юханнеса, за то, каким путем он пойдет. Вряд ли он может встать на сторону врагов родины. Но он в такой степени озабочен собственным благополучием, что само по себе недостойно как с позиции личности, так и в плане национальных интересов... Более того, она опасалась, что в любую минуту он может оказаться в ряду тех, кто ведет себя самым компрометирующим образом...

Вот тогда-то я с ним и поговорил серьезно. Юханнес вел себя как собака, которая стащила кусок мяса, а теперь виновато виляет хвостом. Самая настоящая собака, укравшая кусок мяса! Он изо всех сил старался оправдаться, казался вялым и замкнутым, якобы совершенно не понимал, что происходит вокруг. Вскоре он просто-напросто взял и переехал за город и отстранился от всего. Это было тяжким испытанием для Лисбет, но она всегда была так предана Юханнесу и об этом времени никогда не вспоминала.

Ну а потом события начали развиваться по-настоящему.

Как-то мне позвонила Лисбет, а потом - он сам. Они всегда говорили каждый о себе или друг о друге. Это постепенно настолько осточертело мне, что я стал грубить. Однажды я поинтересовался, неужели она не может найти какой-нибудь более интересной темы, кроме разговора об их счастливом союзе. Она возразила с обидой в голосе, что ведь детей-то у них нет.

- Ну да, конечно, - сказал я. - Ведь любовь Юханнеса не простирается дальше накрытого стола.

Лисбет назвала меня завистливым нахалом. Я согласился и спросил у нее напрямик, не ляжет ли она в постель со мной. Она повесила трубку.

Потом и он позвонил мне. Мы решили посидеть где-нибудь вместе и выпить чего-нибудь. Ведь это тоже своего рода общение. Тут уж я ничего не имел против, тем более что платил он. Это и было вознаграждением за то, что он использовал меня в качестве своего духовника. Так он сам выражался. Тут я вдруг заметил, что к нему вернулись былая красота, способность оценивать себя критически. Даже скромность - увы, столь редкая в наши дни. Я вновь оценил остроту его ума, благодаря которой он стал талантливым адвокатом, способным столь блистательно выступать в суде. Да, несомненно, он исполнен застенчивой доброты по отношению к своим ближним. Именно такие, как он, часто бывают обманутыми. Но тут уж я ничем не могу помочь.