Избранные новеллы

Лисе свернулась на диване, отец и учитель стоят над ней. Они снова просят ее ответить им, и это повторяется каждый день. Лисе вытягивает шею.

- Гав, гав, гав! - звучит в вечерней тишине голос Лисе. - Гав, гав, гав, гав! - И слышится протяжный вой, который никогда не забудут в станционном поселке, - протяжный, раздирающий душу собачий вой.

Из сборника "Одинокие деревья в лесу", 1969

РОБЕРТ-60

Ангелл. Фамилия была отпечатана на визитной карточке. А сама карточка канцелярской кнопкой прикреплена к двери так, что краешек ее заломился. Это создавало ощущение зыбкости, временности, ощущение того, что все может измениться в любую минуту. Еще пять таких же карточек с разными фамилиями были прикреплены слева от двери одна под другой. Чтобы прочесть имена в слабом, с лестничной клетки, освещении, нужно было приблизиться к ним вплотную.

Ангелл. Фамилия смутила меня. В моей памяти он всегда был только Робертом. В те далекие времена, когда он впервые появился, у него, несомненно, была какая-то фамилия. Просто она мне никогда не была нужна. Я никогда не думал о ней. И к тому же это "нужна". А кем же он был тогда просто безликой, безымянной фигурой? Мысль точила меня и тревожила.

В подъезде было холодно. Я достал письмо из внутреннего кармана. Я читал его много раз. В этом я был почти уверен. Пожалуй, не мешало отдышаться после пяти крутых лестничных маршей, ведущих сюда из закрытого дворика. Было слишком темно, чтобы прочитать письмо, даже если помнишь его наизусть. Я поднялся еще на пол-этажа. После тяжелых каменных ступеней сюда вела деревянная чердачная лестница. Из слухового окна падал слабый свет весеннего вечера. Я сел на подоконник, перевел дух и стал читать:

Любезнейший господин сочинитель!

После долгих размышлений я решил написать Вам несколько слов. Долгое время - тридцать с лишним лет, если быть точным, - Вы позволяли себе использовать меня во многих Ваших книгах. Вы никогда не упоминали мою фамилию, считая Достаточным называть меня просто Роберт. Не думайте, что я жалуюсь - никто, кстати, не может быть защищен от подобных вещей. Но Ваше пренебрежение к моей фамилии повлекло за собой совершенно бесцеремонное отношение и к моей персоне: этакую снисходительную любезность с Вашей стороны. Очевидно, такое отношение больше всего соответствовало Вашим творческим замыслам. Временами меня это раздражало. Во избежание крайнего обострения наших отношений предоставляю Вам возможность нанести мне визит в ближайшую пятницу. Адрес указан на конверте. Впрочем, если Вы не появитесь, меня это ничуть не удивит. С дружеским приветом Роберт Ангелл.

P.S. Не могли бы Вы прийти, например, к 20.00?

Я посмотрел на часы. Было без нескольких минут восемь. Письмо и так раздражало меня с самого начала, а тем более в этом обшарпанном подъезде дома на восточной окраине города. Тон его - от начала до конца - был насмешливый, даже издевательский. "Любезнейший господин сочинитель", "предоставляю Вам возможность". Старомодный высокомерный стиль. А этот брошенный вслед постскриптум звучал просто как приказ. Словно когда-нибудь я намеревался его оскорбить. К тому же я его почти не знал, а может, все-таки знал. Ведь он до некоторой степени стал мне близок - своей доброжелательностью, своей неподдельной приветливостью и даже слабостью характера, какой-то нерешительностью. Время от времени он даже занимался какими-то темными делами, когда мне это было нужно. Опять "нужно", опять? Неужели я действительно использовал Роберта и потом как бы отбрасывал его? Может, и другие так с ним обходились, звали его на помощь, он был парнем, на которого в случае чего можно положиться. Типичный второстепенный персонаж.

Я встал и крадучись спустился на восемь ступеней. У меня было чувство, что за мной наблюдают. И когда я попытался на ощупь найти кнопку звонка, я увидел записку: "Стучите, звонок не работает". Я постучал, нервная дрожь пробрала меня, я даже взмок. За дверью была тишина. Видимо, я стучал недостаточно громко. Я постучал снова, на этот раз сильнее. Опять никаких шагов. Я почувствовал облегчение, облегчение и разочарование, даже досаду. Неужели все это фантазия? Какой-то фарс. Словно тебя в чем-то подозревают, тебя вызвали, чтобы разузнать про твое отношение к... к кому? К человеку, к личности, к типичному второстепенному персонажу. Позволить вызвать себя, как школьника или преступника, на допрос? Я поднял руку, чтобы постучать еще раз. Потом опустил ее и сделал вид, что ухожу. Теперь я уже знал, что играю. Для кого? Для себя самого или для того, кто наблюдает за мной? Пора было это прекратить, и я решительно повернулся.

В этот момент дверь отворилась. Он возник в свете коридора. Я сразу понял, что это он. Скорее всего, он уже стоял там, когда я поднимался к окну, чтобы прочесть письмо.

- Значит, вы все-таки пришли, - сказал он.