Читаем Избранные новеллы полностью

Ты еще пишешь о никогда не изменявшем мне чувстве справедливости. При существующем положении дел это просто пустая фраза. Ибо никогда не изменяющее чувство справедливости - чистейший абсурд, надеюсь, ты и сам это понимаешь. Оно изменяет сразу же, как только затрагиваются личные интересы, иначе и быть не может. Чувство справедливости, которое никогда не изменяет, просто нереально. И справедливость, и пресловутое чувство справедливости, конечно же, всегда изменяют. Сейчас самое время вспомнить избитую фразу: "Ничто человеческое нам не чуждо". Именно!

Какие пустяки, скажешь ты - и, разумеется, будешь прав: тебя вряд ли станут упрекать за них. Хуже обстоит дело с перечнем моих заслуг, о которых ты счел себя обязанным рассказать, ведь этот перечень не дает ни малейшего представления о моей индивидуальности, или о том, что я по своему скандинавскому простодушию привык называть своей индивидуальностью. ("Индивидуальность" - как часто люди злоупотребляют этим словом, а впрочем, если вдуматься, не так уж часто.) Я хочу сказать, что, даже если исходить из твоих убеждений, на самом деле твой дружеский некролог получился, честно говоря, скорее благожелательным, чем, извини, проницательным. Подозрительные души (ну и слова вертятся у меня на языке: душа, души!) вообразят, будто ты просишь у меня за что-то прощения. По-моему, ты делал мне подлостей не больше, чем остальные. Так как я к подозрительным не отношусь, меня это не заботит. А вот в тебе меня кое-что тревожит. В тебе есть какая-то бестактность - вероятно, неосознанная, какая-то вульгарность. Ты бы хоть на людях ее не показывал, раз уж не можешь избавиться от нее. Всевышнему ты кажешься подхалимом, уверяю тебя, хоть я и не знаком с ним лично. Это потому, что ты слишком часто употребляешь слова "чувство справедливости", вернее, злоупотребляешь ими. Ты вроде как оправдываешься, демонстрируешь всем - и здесь, и там, у вас, - как ты справедлив. Но тебя же видно насквозь, предупреждаю из лучших побуждений.

Тебе неприятно это слышать? Я понимаю. А мне неприятно это говорить, ведь ты не совсем убежден, что жизнь неприятная штука. Тебе кажется, ты убежден, поскольку это прописная истина для людей, добившихся известного положения, но убежденность твоя чисто внешняя, поверхностная. В глубине души ты считаешь, что, в сущности, все хорошо; конечно - изредка, - будут встречаться и неприятности, но совсем чуть-чуть, так сказать, в виде острой приправы. Увы, ты ошибаешься. Притча о Богатом и Лазаре совсем не так проста, как тебе наверняка кажется. Сообщая тебе об этом, я испытываю величайшее удовольствие. Как видишь, я далеко не тот "прекрасный человек" (в твоем понимании), каким ты изобразил меня в пылу вдохновения. Ты обманщик, и меня тревожат мысли о твоем будущем. На похоронах я между прочим заметил, как ты подошел пожать руку вдове. Должен сказать, актер ты неважный. И она тоже могла бы подождать недельку, не краситься в рыжий цвет, хоть он ей и идет. Ведь знает же, что я этого не люблю.

Опять я отвлекся. Я не собираюсь никого упрекать - только этого недоставало, - нет, нет, это просто наблюдение, так, разговор ни о чем. Горе, как правило, понятие не однозначное. Чем меньше его демонстрируют, тем проще бывает скрыть облегчение, испытываемое в глубине души. В следующий раз помни об этом. Ты здоров и бодр и внимателен при переходе улицы; так что тебе еще многих предстоит провожать на вечный покой (какие слова, какие слова!).

Увы, такого покоя вообще не существует. И между прочим, мое письмо лишнее тому доказательство. Как прекрасно бы звучало: "Здесь становишься выше всего земного" (заметь, опять кавычки), но разве можно быть выше этого? Людей занимает их прошлое. Почему? Поди разберись. Видимо, это потом пройдет у меня. И к тому же интерес к прошлому отравлен странным ощущением, что все происходит сейчас, а не раньше.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Стилист
Стилист

Владимир Соловьев, человек, в которого когда-то была влюблена Настя Каменская, ныне преуспевающий переводчик и глубоко несчастный инвалид. Оперативная ситуация потребовала, чтобы Настя вновь встретилась с ним и начала сложную психологическую игру. Слишком многое связано с коттеджным поселком, где живет Соловьев: похоже, здесь обитает маньяк, убивший девятерых юношей. А тут еще в коттедже Соловьева происходит двойное убийство. Опять маньяк? Или что-то другое? Настя чувствует – разгадка где-то рядом. Но что поможет найти ее? Может быть, стихи старинного японского поэта?..

Александра Борисовна Маринина , Александра Маринина , Василиса Завалинка , Василиса Завалинка , Геннадий Борисович Марченко , Марченко Геннадий Борисович

Детективы / Проза / Незавершенное / Самиздат, сетевая литература / Попаданцы / Полицейские детективы / Современная проза