Избранные письма. 1854–1891

В Вашей повести есть подробности, которые указывают на привычку к наблюдению и талант описания. Мне кажется, подобного рода таланты в России очень ценятся, так как за исключением Пушкина все ваши авторы любят пускаться в самые мелкие подробности. Многие из них достигли в этом совершенства. Я несколько побаиваюсь, уже не принадлежите ли Вы к школе реалистов, имевшей у нас одно время успех. Что касается меня, я думаю, что цель искусства – выбирать в природе то, что в ней есть прекрасного и любопытного, и не обращать внимания на все низкое, которое встречается в ней. Можно нарисовать зеленый луг, не добавляя туда коровьего навоза. Очень ли вы стоите за волосатые руки своей героини? Таких рук встречается слишком много, описать их легко, и с этим справится первый встречный. Описать же изгиб красивой руки и различные оттенки нежной кожи представляет, наоборот, уже серьезную трудность, и если это описание удается, то оно само по себе уже некоторая заслуга. Реалисты, за исключением Свифта в его описании Делии, останавливаются у известных границ. Мне бы хотелось, чтобы они обходились без излишних тривиальностей.

Я читаю по-русски с большим трудом, но я глубоко восхищаюсь вашим языком. Это единственный язык теперь в Европе, который еще годен для поэзии. Легкость, с которой одним словом можно выразить столько оттенков, не передаваемых в другом языке и длинной перифразой, для романа имеет не только преимущества, но и некоторые неудобства. Легко увлечься описанием и затеряться среди мелких подробностей.

По-моему, большое достоинство Пушкина именно в том, что он умел противостоять этому искушению. Владея чудесным инструментом и восхитительно играя на нем, он никогда не разменивался на вариации, а всегда искал настоящую мелодию. В этом его преимущество над Байроном. Пушкин в тридцати стихах создал «Пророка» и в шестидесяти «Анчара». Лорд Байрон сделал бы из этого два тома.

Мне остается еще, милостивый государь, извиниться за резкость моих критических замечаний. Можете считать их лишь частным мнением.

Я еще не читал «В своем краю», но примусь за него, лишь только покончу с делами, накапливающимися всегда ко времени возвращения.

Примите, милостивый государь, вместе с благодарностью выражение моего самого высокого уважения.

Пр. Мериме

Публикуется по автографу перевода неизвестного лица (ГЛМ). Кроме того, Мериме дважды писал И. С. Тургеневу о К. Н. Леонтьеве:

«<…> Некий г-н Леонтьев, приславший мне роман „В своем краю“, а также „Исповедь мужа“ (все это пришло из Адрианополя). Последний роман сопровождается двумя так называемыми французскими переводами. Герой – некий г-н, который живет в Крыму, женат и украшен рогами. Он весьма огорчен, когда его жена бежит с любовником. Мне это непонятно. Автор пишет, что знаком с вами и вы покровительствовали ему в начале тернистого пути. Я вполне откровенно ответил ему, что не симпатизирую рогоносцам, даже добровольным» (письмо от 7 мая 1867 г.).

«Г-н Леонтьев, о котором, кажется, я вам писал, пишет мне из Адрианополя и благодарит за критику, хотя и не принимает ее, ибо говорит, что „будущее за ним“. Его неколебимая уверенность в собственных талантах показалась мне чисто французской. Он вышел из школы Саламбо» (письмо от 16 июля 1867 г.).

Prosper Mérimée, Correspondance générale, Toulouse, 1959, p. p. 500, 549.

²«Исповедь» – повесть К. H. Леонтьева «Исповедь мужа».

19. К. А. Губастову

19 апреля 1867 г., Адрианополь

<…> Сегодня я в предместии Кынк танцевал под турецкую музыку с гречанками, несмотря на фанатизм кынских мусульман. А сейчас еду к m-me Блонт¹ читать громко Милля². Завтра доканчиваю почту и танцую еще в другом предместье с недурными девицами (руки у них только очень толсты и грубы); а на днях у меня собрание болгар для совещания об отпоре пропаганде³.

Во время танцев в предместиях я немного похож на уездного льва, перед которым жеманятся плохие барышни и который как «светляк сияет только в темном месте» (из Соллогуба⁴). Но что же делать? Такая тоска! Все бы это и службу самую отдал бы за возможность писать. <…>

Впервые опубликовано в кн.: Памяти К. Н. Леонтьева. СПб., 1911. С 191.