Избранные письма. 1854–1891

Если Вы приедете в Калугу утром, то можете с вокзала велеть себя прямо отвезти на почтовую станцию и к вечеру будете у меня. Если же пожелаете отдохнуть, покушать и т. п., то поезжайте в гостиницу «Рига». Хозяйку зовут Елена Филипповна Давингоф, очень любезная и умная крещеная жидовка и мне большая приятельница.

Жизнь здесь у меня Вам не будет ничего стоить, и я рассчитываю, что Вы погостите у меня по крайней мере 10–15 дней, если больше нельзя.

Человеческий ум не вмещает в слишком короткое время достаточное количество прочных впечатлений, а мне бы хотелось, чтобы жизнь в Оптиной оставила их у Вас побольше. Одно то уже надо взять в расчет, что от. Амвросий семидесяти пяти лет, очень слабый старец, обременен по [нрзб.] до изнурительности; надо успеть не раз с ним повидаться, когда же в 2–3 дня, «по-нынешнему», налету это успеть?

Принять от меня эти деньги так или иначе (как хотите) тоже, пожалуйста, не стесняйтесь. Иначе Вы меня огорчите. Я очень хочу Вас у себя видеть, и эта сумма теперь ничуть меня не обременяет. Наше свидание будет полезно, надеюсь, не только Вам, но и мне самому; так я сужу отчасти и по брошюрке Вашей, и еще более по Вашим письмам. В Ваши года я, ничуть даже не колеблясь, принимал денежные одолжения от И. С. Тургенева. Да и что в Ваши года! Служа еще так недавно в Москве и гораздо больше нуждаясь, чем здесь и теперь, я не стеснялся иногда Вашим же сверстникам (Кристи, Денисову и т. д.) обязываться какими-нибудь 25 рублями. Когда будут лишние, отдадите, а не будут лишние – и не надо! Что за пустяки это сравнительно с теми для нас обоих последствиями, которые могут произойти от Вашего сюда приезда! Приезжайте прямо ко мне, на оптинском пароме Вам покажут.

На последнее Ваше письмо с вопросом об отношениях национализма к демократии я начал было Вам отвечать, но вышла нечаянно целая статья, которую вместе здесь прочтем и обсудим. Не решится ли и Ник<олай> Ал<ексеевич> Уманов с Вами приехать? Может быть, он из деревни и привез деньжонок? Было бы прекрасно! Есть большая и покойная комната для двоих. А можно и врозь поместить, если оба не любите в компании спать.

До свидания. Ваш К. Леонтьев

Публикуется по автографу (ЦГАЛИ).

180. А. А. Александрову

7 октября 1888 г., Оптина Пустынь

<…> Что касается до меня самого, то Ваше обо мне по этому случаю мнение могло бы показаться мне даже и очень обидным, если бы я хоть на минуту мог забыть, что «errare humanum est»[71] и что Тургенев был прав, когда заставил своего Базарова сказать Аркадию¹: «Человек скорее поймет колебания эфира на Сириусе, чем то, почему другой человек так или иначе сморкается!» Хотя это «сморкается» очень скверно и относится к той именно «гоголевщине», которая мне так надоела у всех «корифеев» наших, но мысль о непостижимости, о неясности индивидуального нашего чувства для других людей выражена все-таки здесь очень наглядно. Откуда Вы это взяли, что я буду бранить Вас за то, что Вы женились, или сердиться на Вас?.. Плохого же Вы мнения о моем «религиозном» чувстве! Я, кажется, при Вас сказал еще в Оптиной: «Раз от. Амвросий благословил, о чем же тут толковать?» И в самом деле, после Вашей беседы со старцем я ничего не говорил бы, если бы Авдотья Тарасовна² не вздумала сама, без всякого вызова с моей стороны (надеюсь, что Вы это обстоятельство хорошо помните), доказывать мне, что Вам жениться на ней очень выгодно, потому что у Вас «рубашки пропадали без нее» и т. п. Я и теперь готов ей сказать, что так смотреть на Ваш брак – большая ошибка! И дай Бог для ее собственного достоинства, для ее собственного развития к лучшему, чтобы она яснее прежнего поняла, как много Вы ей приносите в жертву (или в дар, если слово «жертва» Вам не по сердцу) и как мало она.

Привязанность, доброта, верность, честность нашлись бы авось-либо и в другой женщине и помимо ее, не вся же Россия развращена, зла и порочна. Хороших и добрых женщин у нас много… Но найти молодого человека даровитого, трудолюбивого, доброго с твердостью (а не доброго с бесхарактерностью, что весьма скверно!), молодого человека с будущностью и с положением в обществе, уже о сю пору достаточно (по годам и состоянию) почетным, и выйти за него замуж только через одну его привязанность и благородство, без всякого долга даже с его стороны, – это такая редкость и такое счастье для простой и бедной девушки, что лучше бы ей было «посмиреннее» взирать на свою удивительную судьбу и не гордиться «благодеяниями» рубашек, кухни и т. д.

Авось-либо, это все и так обошлось бы… Конечно, она молода и, по-видимому, не лишена смышлености, и потому есть надежда, что она станет на настоящую точку зрения и достигнет скоро того, что про нее можно будет сказать стихом Майкова: «Ее живит смиренья луч!»