Избранные письма. 1854-1891

И этот человек нашелся в лице крутого и неразборчивого (по свидетельству светской истории) Кирилла Александрийского. Ам(едей) Тьерри говорит, что он набрал с собою на корабли сверх лихих матросов еще толпу полудиких египетских монахов и много банщиков и, воспользовавшись попутным ветром, прибыл в Ефес на день (или на два, не помню) раньше Иоанна[867], патриарха Антиохийского, который был вождь евтихианцев самый сильный, ибо его епархия в то время была очень обширна и многолюдна, и сверх того имел за себя сочувствие императора со множеством всегдашних человекоугодников. Св. Кирилл, прибывши в Ефес и не дожидаясь Иоанна (что было, конечно, весьма непростосердечно), быстро собрал все бывшее налицо духовенство хорошего направления и занял председательское место на Соборе. Партизанов ереси было тоже в городе уже немало, но, вероятно, не без согласия (Святого) Кирилла матросы, банщики, полу нагие египетские монахи начали бегать по городу и кричать: «Смерть несторианам!» Духовные лица, бывшие на стороне новой ереси, испугались и не выходили из жилищ своих. И еще: для правильного открытия Собора нужен был особый указ императора; чиновник был уже прислан с полномочиями, но этого особого указа ad hoc[868] он еще не получал. Кирилл, воспользовавшись, видимо, некоторою неопытностью тогдашнего «комиссара» и действительного статского советника, сказал ему, что достаточно и полномочий (или, может быть, просто декрета об его назначении в Ефес для Собора), и самовольно открыл Собор.

Обсудили дело скоро и прокляли как раз ересь Нестория и его самого и всех его сообщников. Через пять только дней Иоанн (патриарх Антиохийский) въехал сухим путем в город с огромной свитой духовенства. Но везде уже по городу висели (или были наклеены, не знаю) воззвания Кирилла с Собором, проклинавшие противников. И вот, несмотря на сопротивление Иоанна со множеством влиятельных и властных пособников, несмотря на сочувствие императора, несмотря ни на что, правоверие восторжествовало, на этот раз вовсе не наивными, не «любвеобильными», не «кроткими» и не «прямыми» средствами, как видите. Ловкому и отважному Кириллу сочувствовала и содействовала тайно, не забудьте, во всем этом деле безукоризненная, честная девственница Пульхерия[869].

И вот, когда мы с Вами теперь молимся на чудотворную икону Иверской Божией Матери и с любовью глядим на младенца Бого-человека на руках ее, то этой возможностью, этим утешением, этой простою и возвышенною радостию мы обязаны в высшей степени двум людям, вовсе не простым ни умом, ни сердцем: св. Ирине (иконозащитнице) и св. Кириллу (восстановителю двух естеств во Христе). Нет, голубчик, не пытайтесь «морализировать» историю Церкви больше, чем сама Церковь того требует! «Сила Божия и в немощах наших познается». Церковное дело требует своего «домостроительства» (т. е. политики), а домостроительству этому не довлеют в отдельности своей ни одни чисто идеальные, ни одни грубо практические средства. А смотря по обстоятельствам (точнее, смотря по указанию и избранию Божию[870]). Жаль, что Вы не знакомы с тою частью Теократии Соловьева (изданной за границей), где он объясняет как характеры Авраама[871], Исаака[872] и Иакова[873], так и отношение Божьей воли к этим характерам их. (…) Я ничего подобного не читал в этом роде! И до чего хомяковский туман против этого слаб, я выразить не могу. Конечно, мораль Нового Завета и мораль Ветхого — огромная разница, но Бог — все Бог; и Человек, сколько ни смягчайся нравами, все-таки человек! И если в Ветхом Завете Господь пользовался, так сказать, разнообразными человеческими ресурсами для божественных целей своих, то из того, что мораль Нового Завета неизмеримо строже (к себе) и мягче (к другим), чем было в Ветхом, не следует еще, чтобы только одни «чистые сердца» и «добрые люди» имели право и назначение служить дальнейшему делу Церкви.