Избранные письма. 1854-1891

Вернее, что Вы оба со Страховым правы, обвиняя его во лжи и иезуитизме; только, по-моему, иезуитизм с определенной мировой целью гораздо понятнее и простительнее той личной и ненужной фальшивости, которой дышит сам Страхов. Он тоже печатно и за всеобщий мир стоит, как будто, а посмотрите, как будет рад нашим победам при случае. Тут какая же цель лгать? Ведь он не дипломат, не обязан присягой и пристойностью скрывать свои политические чувства. А уж его собственное поведение (литературное) — это верх предательства и свинства! Дело не в том, чтобы хвалить, а в том, чтобы человек, печатающий такие вещи, которые всеми признаются за самобытные, понял бы наконец, с помощью честной критики, в чем он правее, в чем он слабее и т. д. А ведь я до сих пор этого не понимаю; в частных письмах и на словах восторги с разных сторон, в печати или молчание, или краткие заметки: «великие заслуги», «остроумный К. Н. Леонтьев», «оригинальный талант», «великий, но взбалмошный ум», «блестящие картины», «глубокие мысли» (Астафьев), «несерьезный писатель» (он же!) и т. п. Ну, может ли все это служить школой для публициста? А я, который от серьезной школы и в 60 лет не прочь, вот уже с 73 года жарюсь в своем собственном соку! И Страхов-то мне на 2/3 единомышленник. Бог с ним. Довольно. Письмо это обратилось в дневник и, вдобавок, в дневник (не) только меня утешающий, а для Вас тоже полезный, ибо замечаний-то к Хомякову, Данилевскому и Киреевскому я все-таки не сделаю. Боюсь труда!

28 января.

Хочется, впрочем, возразить Вам еще кой-что насчет простоты ума и сердца, о которой Вы пишете как о необходимом условии для всякого религиозного дела. Ох-ох, заблуждаетесь Вы, мой голубчик!

Примеры из истории. Соловьев считает патриарха Фотия[857] преступником за то, что он не послушался Папы и отложился. А греко-российская Церковь зовет его «блаженный Фотий» и восхваляет за то же самое. (И даже столь «моральный» Хомяков, считая его человеком лично нечистым, честолюбцем и, называя его «похитителем» патриаршего престола, за стойкость в борьбе с папизмом отдает ему справедливость.) Значит — по мнению Св(ятой) Соборной Апостольской Церкви этот честолюбец ей (Св(ятой) Соб(орной) Ап(остольской) Церкви) сделал пользу! Это раз.

А потом святой Кирилл[858], Патриарх Александрийский, на Ефесском Соборе[859] спас православие в союзе с святою же императрицией Пульхерией[860]. (Она в то время не была еще императрицей, императором был ее брат Феодосий младший[861]; она сперва была вроде регентши, а когда брат вырос, то сохраняла большое влияние, а так как он рано умер бездетным, то императрицей избрали ее и уговорили ее выйти замуж за благочестивого полководца Маркиана[862], с которым она, по взаимному согласию, и прожила, как сестра с братом.)

В то время ересь, вводимая Константинопольским патриархом Несторием[863] [864], до того поколебала умы, что огромное большинство духовенства и сам император Феодосий Младший были на его стороне.

Вот если бы, (Вы — Д. С.) мой друг, могли прочесть (по-французски, перевода нет) «Историю» Амедея Тьерри[865] об Ефесском Соборе. Вы бы не стали больше никогда говорить об исключительной ценности «простых» умов и «простых» сердец! Любя всей душой православие и веруя в него как в святыню, Вы бы, читая этого светского и даже легкого, но понимающего дело историка, пришли бы в ужас за Церковь, когда увидели бы, в какие крайности могли бы завести одинаково и умаление Божественности, и умаление человечности в Христе. Уменьшая Божественность Христа, можно было шаг за шагом уничтожить в христианстве «духовный страх» и почтение, умаляя же человечность Его (по Евтихию)[866] и сохраняя за Ним только божественность, можно было подсечь в корне ту любовь к человеку — Христу, которую мы чувствуем теперь, веруя, что Он, как мы, алкал и жаждал, уставал, спал, огорчался, даже смерти боялся в последние часы («моление о чаше» и т. п.).

Вы бы поняли, читая Амедея Тьерри, как нужен тут был человек прежде всего энергический и даже на средства неразборчивый…