Читаем Избранные письма. Том 1 полностью

Непременно надо — умру, если не пойдет, — «Провинциалка»[212] Тургенева. После Шумского в Москве никто не брался играть ее. И хотя Далматов играет бесподобно, но лучше Вас никто не сыграет. Вы. Книппер, Лужский и Москвин. Будет конфетка.

От «Трактирщицы»[213] избавлю Вас. Хорошо бы (это я устрою) приспособить эту пьесу для клуба так, чтобы она шла там в благотворительном спектакле тех, кто хотел бы удержаться в клубе. Это освободит и нам несколько дней и увеличит сбор.

Я долго не мог отделаться от желания видеть у нас «Усмирение своенравной»[214] — опять-таки Вы и Книппер.

Может быть, мы это сделаем до января.

Затем есть несколько мелочей. Между прочим «Жорж Данден»[215] — для клуба и «утр», «Жеманницы» — также, «Король и поэт» (Дарский — поэт) и т. д.

Работы всем, по-видимому, достаточно. В число первых спектаклей должны будут войти из старого репертуара: первой {113} же пьесой — «Потонувший колокол» (Магда, разумеется, — Роксанова. Отчего Вы хотели Савицкой?[216]), потом, для 1-го дешевого, утреннего — «Самоуправцы» (опять Роксанова, а не Андреева[217]), для 2-го — «Потонувший колокол» и для 3-го — «Горячее сердце» (и опять Роксанова). Вырываю кусочек из своей кипы бумаг.

14 октября (1-я «среда») — «Федор»

15 — «Федор»

16 — «Потонувший колокол»

18 утром (1-й «народный») — «Самоуправцы»

— вечером — «Федор»

19-го — «Потонувший колокол»

20-го — «Федор»

21-го утром (2-й «народный») — «Горячее сердце»

— вечером — «Шейлок» или «Антигона»

22-го утром (3-й «народный») — «Потонувший колокол»

— вечером «Федор» — или «Шейлок» или «Самоуправцы»

23-го — «Шейлок» или «Федор»

25-го утром (1-е «утро») — «Шейлок» или «Антигона»

И т. д.

Вы видите, что Андреева, которая, во всяком случае, попадет в «Федора» и играет «Колокол», не может играть еще «Самоуправцев».

Ну, словом, все эти подробности я Вам вышлю. Мучение с ними! Иногда голова кружится.

«Федора» мы с женой на днях читали громко и ревели, как двое блаженных. Удивительная пьеса! Это бог нам послал ее.

Но как надо играть Федора!!

Моя к Вам убедительная просьба: на эту пьесу поручите мне, а не Калужскому или Шенбергу[218], мне проходить роли отдельно. Я не знаю ни одного литературного образа, не исключая и Гамлета, который был бы до такой степени близок моей душе. Я постараюсь вложить в актеров все те чувства и мысли, какие эта пьеса возбуждает во мне.

Я потратил очень много часов и умственного напряжения на распределение главных ролей — и ничего не решил!

{114} Надо услыхать актеров со сцены, хотя бы, конечно, в других ролях, чтобы решить это. У нас нет Ирины. Я безусловно остался при прежнем мнении, что это — умница, соединившая в себе доброту мужа и ум брата, что она все видит и покорно идет навстречу. Она — идеальная инокиня в будущем. К царю она относится с материнской нежностью. Она зачаровывает своей ласковой интонацией. Манеры у нее — плавные, мягкие, взгляд глубокий и вдумчивый. Вся она — выдержка и сдержанность очень глубоких чувств.

Не знаю Марьи Петровны[219] с этой стороны, но чем больше Ирин, тем лучше. Впрочем, Мар. Петр., во всяком случае, не может пойти на все представления этой пьесы.

По-моему, одинаковые права на роль имеют и Андреева, и Савицкая, и Шидловская[220].

Распределять не будем до моего приезда. По моим соображениям, у Вас будет очень много работы и до «Федора»: «Шейлок», «Антигона», «Трактирщица», «Ганнеле» и проч. (Все это в подробном моем письме будет.) Если станет необходимо приступить, — я приеду раньше. (Я во всяком случае приеду к 8 – 10 июля.) Я хочу слушать Ваши соображения и планы и, может быть, что-нибудь подскажу Вам. Это — как раз та пьеса, на которой мы можем и должны слиться воедино. Это — или наша самая большая заслуга, или наше бесславие.

Очень важен еще вопрос — решите его сами, — кого вы будете играть (в очередь с другим), Шуйского или Годунова? Мне в последнее время положительно кажется, что пьеса очень выиграет, если Годуновым будете Вы. Не верю я в ум Судьбинина, т. е. в то, что он будет тем «умным», о котором — помните — я говорил. И «татарвы» в нем не будет. Кроме того, он очень желателен в Курюкове. Я понимаю Толстого. Вся сцена на мосту примет иной колорит с Судьбининым — Курюковым. Во всяком случае, если не он — Курюков, то Мейерхольд[221]. Впрочем, все наши мужчины должны «Федора» знать наизусть. Внушите им читать и читать его.

А может быть, Вы приедете к нам? Вдруг Вы решите приехать до 14 июня! Отлично было бы! И отдохнете и переговорим все, все.

{115} Если Марья Петровна может, то, ради бога, пусть не церемонится и приезжает, Только одна беда, не могу выслать экипажа — чинится. Впрочем, для Марьи Петровны занял бы у соседа.

Маршрут.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее