Избранные письма. Том 1

Теперь Ленский от нее в восторге. Курьезно! Три года занимался с нею, не нашел возможным дать ей Купаву, а когда мы дали, то он восхищается! Черт знает что![498]

Даровых статисток нам нельзя брать, Константин Сергеевич. Односторонних обязательств не должно существовать ни в какой морали. Они обязаны будут исполнять все Ваши требования — и за это надо им платить, или учить, или дать надежду, что в будущем их ждет лучшая доля. Если мы можем дать что-нибудь из трех случаев, то можно и брать в труппу. Но обнадеживать не можем, потому что своих много, учить некогда, учат в школе — значит, надо платить. Такое поведение с, нашей стороны будет и чище и меньше порождать недоразумений. Грибунина сестра до сих пор просится. Я ей все это объяснил — и не взял[499].

Pour la bonne bouche[500]. Вчера был бенефис Щукина. Было более 6 000 человек. Он выходил на сцену, ему делали овации, подносили венки, подарки. И Сидорский выходил на сцену. И ему делали овацию[501].

Хотел еще рассказать, как я думаю устроить бутафорские, передние, уборные и т. д. Но это долго, а я устал.

{223} До свидания. Обнимаю Вас. Привет Марье Петровне. А гекзаметр читаете?

Ваш Вл. Немирович-Данченко

Александр Акимович послал Вам письмо 11-го еще в «Россию».

93. К. С. Станиславскому[502]

21 августа 1900 г. Москва

21. VIII

Дорогой Константин Сергеевич!

Со вторым актом «Мертвых» я застрял. Вот уже больше недели репетируем, а двигаемся очень медленно. Ай-ай-ай, какой это трудный акт! Не помню такого трудного акта нигде. Два дуэта наполняют весь акт. Первая сцена — Рубек и Майя — пошла сравнительно быстро. И сейчас находится в том положении, когда знаешь, что она пойдет прекрасно, и знаешь уже до последней мелочи, что еще осталось сделать для этого. У Ольги Леонардовны роль идет очень хорошо. И этих тонов она еще не показывала публике. Если она будет достаточно молода и интересна, то сыграет прекрасно. Качалов в этой сцене тоже близок к очень хорошему исполнению. Но следующая сцена — scиne de resistance[503] всей пьесы, — вот где заминка. В отделке ее дошел до того, что на днях вся 472-часовая репетиция ушла на две странички! И Качалов с Савицкой еле дышали после репетиции.

Самое трудное для меня теперь вот что.

Качалов — наша очень крупная надежда. При ближайшем знакомстве с ним по репетициям видишь, какие у него превосходные данные, исключительно превосходные. Великолепная, стройная фигура, отсутствие всякой пошлости в жестах, отличное лицо, из которого можно сделать прекрасный грим умного и вдохновенного человека, дивный голос. И — это для Вас ново — несомненный, горячий темперамент. С такими {224} данными это тот молодой актер, из которого можно выработать превосходного премьера.

Но убийственная склонность к провинциальной мелодраме. Бороться с этим одними указаниями недостатков нет возможности. Надо показывать ему, как играть и говорить просто. Будь Вы здесь, дело пошло бы быстро. Вы с Вашим мастерством живо натолкнули бы его на сильную и изящную простоту. Схватывает он скоро. Я же, не актер, иду туго, и, прежде чем найти что-нибудь, перебираю десять приемов. И все-таки мне приходится играть за него, играть, конечно, только намеками. Часто мне это удается. Чаще не удается. Он и Савицкая — два великолепных ученика, с которыми работать страшно приятно, но они оба ждут указания буквально каждой интонации и каждого движения. И вот я не только на репетициях, но и вне репетиций ломаю голову, напрягаю всю свою фантазию, чтобы помочь им в этом. За два года еще ни разу мои репетиции не принимали до такой степени характера высших курсов.

Испугавшись скуки, я было повел сцену их горячее, но от этого получилась совершенная мелодрама. Потом я устыдился своего страха. Вспомнил свое же первое правило — никогда не бояться скуки, раз чувство и мысль развиваются правильно. Притом же насколько первый акт сравнительно шумный и напряженный, настолько второй, по самому замыслу, лирически-поэтичный, покойный, как закат солнца, — он должен быть мягок, серьезен и силен внутренним драматизмом. Тем более, что в нем достаточно сильных вспышек, поднимающих настроение. Внешние эффекты — исключительно звуковые: эхо двойное, мальчишки с их звонким смехом и плачем, раздающимся в горах как-то жутко, колокольчики на стадах, голоса горных пастухов, свирель их, непрерывный, однообразный шум воды. Затем, конечно, важные эффекты — световые.

Эти эффекты — дело скоро исполнимое. Когда добьюсь полуяркой, но верной игры артистов, тогда успокоюсь и займусь антуражем. Макет 3-го действия готов. Очень хорош. Симов отменно схватил настроение холодного утра в горах. Масса воздуха, несмотря на то, что сцена загромождена скалами, и воздуха, именно близкого к снежным вершинам.