Избранные письма. Том 1

Во-первых, мы решили ставить «Иванова» и приступить к репетициям теперь же, т. е. великим постом, следом за «Снегурочкой» Островского[463]. Поэтому, не можешь ли послать Ивану Максимовичу Кондратьеву (Канцелярия его императорского высочества господина Московского генерал-губернатора) такого рода записку:

«Ввиду того, что мною разрешена Художественно-Общедоступному театру в исключительное пользование по 1 сентября 1902 г. драма моя “Иванов”, прошу Вас прекратить разрешение постановки ее на других сценах Москвы и ее окрестностей».

Кондратьев — его превосходительство.

Во-вторых, поездки наши все отменены, но остается желание съездить в Ялту и Севастополь на пасху, захватив часть фоминой, хотя бы только с двумя твоими пьесами[464]. Затруднение только в обстановке, которую нет возможности везти. Нельзя ли устроить хоть что-нибудь подходящее из местного инвентаря? Мы захватим с собой мелочь. Если я пришлю что-нибудь вроде макеток декораций — возьмешься ты подобрать подходящее?

И узнай расход по театру, публикациям, авторским, прислуге, полицейским и проч.

Твой Вл. Немирович-Данченко

{213} 88. Из письма К. С. Станиславскому[465]

Конец февраля – начало марта 1900 г. Москва

… Все эти дни я был так занят, как не был очень давно, и благополучно добрался до мигреней (но бодр). Оттого и не писал Вам.

Качалов приехал. Вчера я с ним очень долго беседовал. Первое впечатление делает он очень приятное. С завтрашнего дня готовит Годунова (1‑я картина) и Грозного (2‑я картина). Но он так подходит по внешним данным к Ганнесу, что мне хочется непременно приготовить с ним один акт «Одиноких», что я и думаю сделать попозже, так на 2‑й неделе[466].

Вишневского я отправил в Ялту[467].

По-моему, Качалов может играть в «Снегурочке» Мороза, Мизгиря и Берендея[468]. Так мне кажется по первым впечатлениям.

Завтра Эфрос должен знакомить меня с гауптмановскими пьесами.

Книппер просит попробовать Купаву, которую толкует отлично (по-моему?) и понимает, что ей надо пересоздать себя для этой роли. Я ответил, что с удовольствием прослушаю ее, но что кого Вы намечаете — не имею понятия. В пятницу и субботу она будет читать здесь роль мне[469].

Мария Федоровна[470] отпросилась до четверга в Петербург.

Остальные налицо. Контора работает. Здесь уютно и чисто. Морозов вчера уехал в Петербург, оставив мне чеков до 5 апреля. …

Ваш В. Немирович-Данченко

89. А. П. Чехову[471]

26 марта 1900 г. Москва

Телеграмма

Если съезд достаточно велик, открой продажу еще на два спектакля четверг и пятницу без обозначения пьес, по той же цене[472].

Немирович-Данченко

{214} 90. П. Д. Боборыкину[473]

30 апреля 1900 г. Москва

30 апр.

Дорогой Петр Дмитриевич! Вернувшись из Крыма, нашел Вашу книгу, пьесу и письмо от Вас. В телеграмме, которую Вы от меня получили, была ошибка. Она спутала все. Вместо «Ялта» Вам дали «Марта».

Я очень обрадовался и пьесе и книге. Пьесе — потому что я жадно ищу русских новых пьес и очень интересовался Вашей. Книге, пожалуй, еще больше. Не могу даже ясно определить эту радость. Один вид книги дал мне сразу представление о большом, солидном труде человека, так много изучившего, сорок лет внимательно вдумывавшегося в психологию творчества всех наций, — труд такого умного, такого талантливого, такого всезнающего романиста, как Вы[474]. Право, один вид книги вызвал во мне что-то близкое к трепетному уважению и ожиданию хороших художественных радостей. Особливо — когда я знаю Вашу независимую точку зрения. Но по обязанностям службы я должен был сначала приняться за пьесу[475]. И вот я только что прочел ее.

Мне очень трудно. Я перед Вами мальчишка, несмотря на свои сорок, — мальчишка как литератор, как критик. Но я должен высказаться откровенно, как заведующий репертуаром. А кроме того, я хочу высказать свое мнение, как Ваш друг, радующийся Вашим успехам и искренно скорбящий о Ваших неудачах. Если бы я даже ошибся, — я не боюсь этого. Рассердитесь Вы на меня или нет, обидитесь ли, — все равно: я хочу на этот раз сказать даже без всяких позолот пилюли. Мне Ваша пьеса не только не понравилась, но я чувствую потребность сказать Вам, что Вы не должны показывать ее свету. Испортить Вашей репутации она не может, потому что ничто не может испортить так прочно сложившуюся репутацию писателя, сделавшего себе имя в истории русской литературы. Но я убежден, что эта пьеса принесет Вам много огорчений при постановке. Это самое слабое из всего, что Вы когда-либо писали.