Избранные письма. Том 2

{319} Пока МХТ не может играть все шесть спектаклей в неделю, он дает приют обособленному организму Муз. студии. Но так как последнему для существования надо 4 спектакля в неделю, — то МХТ довольствуется тоже 4 спектаклями в неделю (или оба — по 3 ¹/₂?). К пасхе МХТ должен прийти ко всем шести спектаклям, и тогда Муз. студия должна отодвинуться. Вот и все.

МХТ нужна своя Студия и школа, чтоб складываться в новый театр, базирующийся на старом[663]. Тут надо быть смелым, решительным и в некоторых случаях до резкости ясным.

Сохрани бог опираться на те условия, которые уже выработали во 2-й Студии. Какие-то привычки, которые уже ярко обнаружили свои дурные стороны и которые, наконец, довели студию до того, что над ней был занесен дамоклов меч.

Опыт всех студий, к которым я за два года присмотрелся с обостреннейшим вниманием, показал мне ясно, что в них лучше, что хуже, что жизненно, а что чепуха.

Котлубай и Горчаков самые лучшие представители хорошего, благородного актерского воспитания. Это для меня не подлежит ни малейшему сомнению. И я хочу, чтоб в студию и школу проник именно их художественно-воспитательный дух.

Баратов и Демидов лучше всех владеют той внешней (Баратов) и внутренней (Демидов) техникой, которая может делать актеров.

Судаков — бескорыстнее других своих товарищей, больше способен отдаваться идеализации, напористее их.

Я очень рекомендую Вам оценить и дорожить этой пятеркой. У каждого из них есть недостатки — и не малые — и я их знаю. Но их достоинства гарантируют будущее этого нового Театра.

Надо, дорогой Василий Васильевич, взяться за дело смело и широко. Не зарываться в частности, а тем более в частных, мелочных взаимоотношениях.

Главная беда (пишу это курсивом) стариков и их взаимоотношений, что они зарылись в междоусобных дрязгах, заражали ими друг друга, заведующего труппой и Константина {320} Сергеевича. Такая политика лишает управление и широкого сердца и широкой идеологии.

Нельзя быть всем приятным. Нельзя крупное и мелкое, серьезное и чепухистое валить в одну кучу.

Нельзя бояться сказать громко: это стоит пятерки, а это — тройки с плюсом. А у нас боятся обидеть и потому вместо пятерки ставят четверку с плюсом, а вместо тройки с плюсом — четверку.

Дело двигают только несколько пятерок, а не множество троек.

Вы мне простите, что я пишу так наставительно, но мне очень хочется быть с Вами в полном согласии, я и люблю Вас и очень, очень ценю Вас. …

Ваш В. Немирович-Данченко

406. К. А. Треневу[664]

10 сентября 1924 г. Москва

Телеграмма

С огромным интересом прочел Вашу «Пугачевщину», прошу исключительного права для постановки в Московском Художественном театре.

Немирович-Данченко

407. Ф. Н. Михальскому[665]

11 октября 1924 г. Москва

Суббота 11 окт.

Милый Федор Николаевич!

Вот картина. 9 часов вечера. На сцене — «Смерть Пазухина». Сбор не полный, но спектакль, проданный за 3 000 р., — выгодно. Дела у нас плохи, хотя сборы по драме прекрасные, но плохи все дела театров, ужасающие, как никогда. Денег нет, люди очень берегут их…

Идет «Смерть Пазухина», а у меня в кабинете, когда я пишу это письмо, Качалов с Бакалейниковым повторяют монолог под музыку из «Эгмонта». Для концерта (Музыкальной студии), который будет сначала в студии театра (бывшей 2-й), а {321} потом в Консерватории, Бетховенский концерт[666], У меня в кабинете стал-таки пианино.

Милый Федор Николаевич, Вы не имеете представления, сколько я занят. Знаете, несколько раз завидовал Вам, так и говорил, что вот если бы можно было на месяц поменяться с Вами (если только у Вас в комнате тепло и чисто). Неравномерно распределяет судьба. Чего бы Вы не дали и чего бы мы не дали, чтоб Вы пожили с нами. Но… терпение!

В театре работают очень много, а радости как-то нет. Что-то не вижу, чтоб и другие чувствовали… Хотя мирно, тихо, работливо, очень спокойно и хорошо дисциплинно… А радости не чувствуется… Не разберешь, куда она притаилась.

Обнимаю Вас, милый Федор Николаевич.

Екатерине Николаевне скажу, что послал Вам от нее поцелуй, она будет довольна.

Ваш Вл. Немирович-Данченко

Юстинов уехал на время в Кисловодск, очень он истрепался от забот.

408. А. В. Луначарскому[667]

14 октября 1924 г. Москва

Москва, 14 октября 1924 года

Ввиду заявления Главреперткома о необходимости переделок или поправок в представлении «Синей птицы» Метерлинка Дирекция поручила состоящей в Художественном театре тов. Муравьевой выяснить подробно требования Главреперткома. В результате продолжительного совещания тов. Муравьевой с В. И. Блюмом купюр и переделок в «Синей птице» оказалось так много, что театр стал перед невозможностью давать пьесу в этом виде. Достаточно указать, что В. И. Блюм предъявил требование выкинуть всю картину «Лазоревого царства»[668].