Избранные произведения

Ущелье реки Вардар, служившее нейтральной полосой между греческой Македонией и высокогорными долинами Новой Сербии, переходило в широкую долину. Ее окаймляли каменистые холмы, за которыми лежали более высокие горы, с проглядывавшими изредка крутыми снеговыми вершинами. Из всех каньонов сбегали вниз быстрые горные потоки. Воздух в долине был горячий и влажный; от реки отходили оросительные каналы, обсаженные большими ивами; они пересекали плантации с молодыми посадками табака, многие акры тутовых деревьев и полосы распаханной земли — тяжелых жирных суглинков, похожих на те, где выращивается хлопок. Каждое поле, каждый клочок земли здесь были возделаны. Выше, на обнаженных склонах гор, паслись козы и овцы, за которыми присматривали бородатые крестьяне с огромными посохами, одетые в овчинные куртки. Женщины пряли на деревянных прялках шерсть и шелк. Вдоль избитой колеи, где коренастые низенькие быки и черные буйволы тащили скрипящие повозки, в беспорядке теснились белые с красными крышами деревенские дома. Изредка попадался украшенный галереей конак какого-нибудь богатого турка, ревнителя старины, обсаженный высокими желто-зелеными ивами или цветущими, наполненными ароматом миндальными деревьями. А над городком, вросшим в землю, возвышались то стройный серый минарет, то купол греческой церкви.

На станциях толкалась самая разношерстная публика: мужчины в тюрбанах, фесках, коричневых меховых шапках конической формы, одетые в турецкие шаровары или длинные рубашки с поясами из домотканого кремового холста и кожаные куртки, богато расшитые разноцветными кругами и цветами; некоторые были в костюмах из тяжелой коричневой шерсти, украшенной узором из черной тесьмы, высоко подпоясанные несколько раз красными шарфами. На ногах они носили кожаные сандалии с загнутыми кверху носами, которые прикреплялись к икрам ремнями, обвивавшими ногу до колена. Здесь же были женщины в своих турецких чадрах и панталонах или в кожаных и шерстяных жакетах, вышитых яркими цветами и подпоясанных кушаками из грубого шелка, какие ткут в деревнях. Из-под жакетов виднелись нижние юбки, черные, затканные цветами фартуки и тяжелые верхние юбки в пеструю клетку, подобранные сзади. Головы их покрывали желтые или белые платки. На многих были черные платки — единственный знак траура. И всегда и повсюду попадались цыгане — мужчины в ярких головных уборах, напоминающих тюрбаны, женщины с золотыми серьгами в ушах и в пестрых тряпках, сплошь состоящих из лоскутков и заплат, которые заменяли им платья. Босые, они плелись по дорогам со своим табором или коротали время около покосившихся черных шатров своего лагеря.

Высокий бородатый человек в черном отрекомендовался нам на французском языке как сербский офицер тайной службы, которому поручено присматривать за нами. Однажды к нам поднялся щеголеватый молодой офицер и спросил его о чем-то, кивая на нас. Наш бородач что-то ответил.

— Добро/Хорошо! — сказал он, щелкнув каблуками и взяв под козырек.

— Через эту станцию проходит граница, — пояснил офицер тайной службы, когда поезд тронулся опять. — Теперь мы в Сербии.

Мимо нас промелькнуло несколько высоких изможденных людей, ожидавших на платформе. Через плечо у них висели ружья с примкнутыми штыками. Кроме фуражек, на них не было никакой форменной одежды.

— Чего вы хотите? — улыбаясь, пожал плечами наш друг. — У нас, сербов, уже не осталось формы. За три года мы пережили четыре войны — первую и вторую балканские войны, албанское восстание и, наконец, теперь… Вот уже три года, как наши солдаты не меняли одежды.

Теперь мы проезжали узкую полосу земли, усеянную небольшими деревянными крестами, отстоявшими на три шага друг от друга и похожими на деревянные подпорки на виноградниках. В течение пяти минут они бежали мимо поезда.

— Тифозное кладбище в Гьевгьели, — пояснил лаконично наш провожатый. Их были тысячи, этих маленьких деревянных крестов, и каждый отмечал собой могилу!

Затем показалось большое вытоптанное пространство на склоне холма, все изрытое — наподобие пчелиных сот — дырами, уходящими в глубь коричневой земли, и бородавчатое от бугров насыпанной глины, образующих круглые землянки. Люди то и дело вползали в эти дыры и выползали из них. Это были оборванные, грязные парни, одетые очень пестро, в полуформенную одежду, с ружейными ремнями, скрещенными на груди, как у мексиканских революционеров. В промежутках между землянками стояли пирамиды из ружей и пушки, соединенные с бычьей упряжью. С полсотни повозок без рессор выстроились в стороне, поодаль паслись быки с путами на ногах. Ниже землянок, у подножья холма, люди пили желтую воду из реки, которая протекала через десятки зараженных эпидемией деревень, расположенных по ее течению. Вокруг костра сидели на корточках человек двадцать солдат и смотрели, как поворачивается над огнем туша барана.