Он скромно шел через палаты,Усердно ноги вытирал,Иван с Басмановым в шахма́тыВ особой горенке играл.Он, опершись брадою длиннойНа жилистые кулаки,Уставил в доску нос орлиныйИ оловянные очки.В прихожей комнате соседней,Как и обычно по утрам,Ждал патриарх, чтобы к обеднеИдти с царем в господень храм.Тому ж и дела было мало,Что на молитву стать пора:Зело кормильца занималаСия персидская игра!Тут, опечален и нескладен,Надев повязку под шелом,Вошел в палату Генрих ШтаденИ государю бил челом.Он, притворясь дитятей сирым,Промолвил: «Император мой!Прошу тебя: позволь мне с миромОтъехать за море, домой».И царь спросил: «Ты, может, болен?»— «Здоров, надежа, как и встарь».— «Ты, может, службой недоволен?»— «Весьма доволен, государь!»— «Так что ж влечет тебя за море?Ответствуй правду, безо лжи».— «Увы! Меня постигло горе!»— «Какое горе? Расскажи».— «Противно рыцарской природе,В своем же доме, белым днемВчера при всем честном народеЯ был обижен…» — «Кем?» — «Конем».Царь пригляделся. Было видно,Что под орех разделан тот!И государь спросил ехидно:«Так, значит, русский немца бьет?»— «Бьет, государь! Опричных царских,Готовых за тебя на смерть,На радость прихвостней боярскихУвечит худородный смерд!»Немчин придумал ход незряшный.Глаза Ивана стали злы:«Замкнуть Коня в Кутафью башню,Забить невежу в кандалы,Дабы не дрался неприлично,Как некий тать, засевший в яр!..Заместо слуг моих опричныхПущай бы лучше бил бояр!»Царь поднялся и, мельком глянувНа пешек сдвинутую рать,Сказал: «И нынче нам, Басманов,Игру не дали доиграть!»Переоделся в черный бархатИ, сделав постное лицо,С Басмановым и патриархомПошел на Красное крыльцо.