Избранные произведения

— Да, конечно, бессмысленно уничтожить что-нибудь, — ну, хотя бы, например, ту же молодежь, — это весьма легкое дело. Но уничтожить что-нибудь вредное так, чтобы оно исчезло, не менее трудно, чем построить что-нибудь заново. И поэтому будет не легко убрать все, что противостоит школьной реформе фру Левдал. Тут помешает лень и равнодушие, высокомерие и глупость. Предстоит необыкновенно трудная работа, и мне кажется, что мы с вами протянем ноги прежде, чем все будет завершено. Но все-таки я уверен, что эта сокрушительная работа будет сделана.

Фру Венке горячо воскликнула:

— Все нужно заново перестроить! Все равно наступит время, когда все поймут, что бесчестно приносить в жертву целые поколения ради старых предрассудков и ради отживших доктрин.

Адвокат Карс колко произнес:

— Хм, мы здесь услышали немало красивых и возвышенных слов. И тут мой простенький практический вопрос, пожалуй, будет излишним.

— Не нужно столько яда, господин адвокат! — крикнула фру Венке. — Извольте, спрашивайте. Я не страшусь никаких ваших вопросов. Тем более что на моей стороне господин Мордтман.

— Извольте, кратко спрошу: зачем вы посылаете вашего сына в школу? Что вы хотите, чтобы он там изучил?

— На это я отвечу с истинным удовольствием. И пусть мой союзник будет совершенно спокоен — я буду отвечать осторожно. А кроме того, об этом вопросе я и сама не раз уже думала. Итак: мы — отцы и матери — сами чувствуем, как много нужно знать, чтобы хоть отчасти понять свое время, свое место в жизни и, прежде всего, свою задачу воспитателей детей. И конечно, если мы отдаем наших детей в школу, то главным образом для того, чтобы они вовремя приобрели те знания, которые требует жизнь. На основе своего горького опыта мы убеждены, что это так.

— А разве вам не кажется, что школа работает именно для этой цели?

— Нет! Школа чрезвычайно от этого далека. Возьмите, например, моего Абрахама… Ах, но где же мой мальчик? Он сегодня пропал на целый вечер…

Профессор Левдал, который как раз в этот момент вошел в салон, поспешил сказать своей жене, что он только что отослал Абрахама спать и что тот просил ее зайти на минуту к нему — пожелать спокойной ночи.

— Бедный мой мальчик! Я совершенно о нем забыла! Сейчас зайду к нему… Однако на чем я остановилась? Да, я сказала: возьмите, например, Абрахама. Вот уже девятый год он ходит в этот благословенный храм науки. Сначала все шло хорошо. Но в последние годы он, по-моему, поглупел и почти перестал чем-либо интересоваться. При этом он проявляет ужасную неосведомленность в любых житейских вопросах. Но самое горькое то, что он стал с презрением относиться ко всем реальным и полезным знаниям о нашем окружающем мире.

Микал Мордтман осторожно сказал:

— Ваш сын, фру Венке, живет в мире науки, и он, видимо, поднимается на высокий Парнас духа. Мне знакомо это состояние — я в свое время проделал этот обходный путь вокруг Парнаса.

— Что вы хотите сказать этими словами? — спросил адъюнкт Олбом.

— О, я могу вам пояснить, что означают слова господина Мордтмана! Я чую, о чем идет речь! — воскликнул адвокат Карс. — Нет сомнения, господин Мордтман принадлежит к современным противникам классического образования. Могу держать пари — он ненавидит латынь!

— Совершенно правильно, я ненавижу ее.

Тут захотели говорить многие, однако слово получил профессор Левдал. Он сказал Мордтману:

— Но ведь вы не станете отрицать, что этот прекрасный язык вырабатывает в любом ребенке способность к строгому и логическому мышлению?

— Я заметил, господин профессор, — ответил Мордтман, — что лишь в одном отношении латынь воздействует на любого человека — она делает его спесивым.

Адвокат Карс пробормотал, бросив злобный взгляд на Мордтмана:

— Некоторых из нас она действительно делает спесивыми…

Фру Венке, улыбаясь, сказала Мордтману:

— Вы несомненно правы! Я помню, в детстве меня ужасно сердило, когда мои долговязые двоюродные братья хвастались латинскими изречениями, в которых, по-моему, было не так уж много смысла. А, впрочем, меня и теперь раздражает, когда пожилые, солидные люди, не без горделивой усмешки, переглядываются друг с другом и цитируют латинские фразы.

Старый ректор, который до сего времени уклонялся от разговоров, поскольку беседа стала слишком горячей, поспешил воскликнуть:

— Но, дорогая фру Венке, это же невинное удовольствие — цитировать латинские изречения! Мы, латинисты, имеем же право радоваться нашей общей собственностью. Это у нас в некотором роде масонский знак!

Микал Мордтман, которому вдруг захотелось возражать до конца, сказал ректору:

— Вот именно это и является характерной особенностью старинного образования. Прежде считалось благом не просто знать что-то, а знать что-то такое, чего не знали другие. Это придавало некоторую пикантность науке, но и ограничивало ее узким кругом людей. Однако в наше время только очень немногие посылают своих детей в школу, чтобы их там учили на такой старинный манер.