Избранные произведения

Стараясь побороть внутреннее волнение, пастор взял лопатку, наполнил ее землей и обнажил голову. Окружающие поснимали шляпы разных фасонов и обнажили столько же голов разных фасонов: тут были и гладкие и кудрявые, на иных были длинные волосы, иные были прилизаны, как кожа на чемодане, там и сям мелькал череп белый и блестящий, как бильярдный шар.

Пастор совершил обряд предания земле глубоко взволнованный, словно выполнение этого обряда было для него слишком тяжело. Слышно было, как земля, брошенная на гроб, шуршала в цветах и шелковых лентах. Еще одна краткая горячая молитва, и священнодействие закончилось, и все шляпы снова оказались на головах.

Музыканты, которые стояли кучкой среди участников похорон и держали инструменты под сюртуками, чтобы они не промерзли, теперь вдруг грянули изо всех сил по знаку распорядителя.

Это произвело сильное впечатление. Как при падении в воду большого камня волны расходятся во все стороны по кругу, так могучая волна звуков раздвинула стоявших во все стороны, и около музыкантов образовалось пустое место.

Этим воспользовался распорядитель церемонии. Он стал во главе шествия, и траурная процессия двинулась назад в том же порядке, в каком пришла. Сразу за музыкантами шел регент с «чертовыми служками»; он был глубоко оскорблен присутствием музыкантов и очень опасался, как бы огорченные члены семьи покойного не упустили из виду, каких усилий ему стоило так хорошо организовать хор.

Но распорядитель был вполне доволен музыкантами, которые играли всю дорогу, и, возвратясь домой к жене, сказал ей:

— Может быть, моя барабанная перепонка немного пострадала, но духовую музыку я все же ставлю очень высоко! Ничто не может заменить ее, когда нужно провести среди черни траурную процессию по городу за почтенным покойником.

Отойдя от могилы, пастор оставил процессию и пошел обратно на кладбище. Поскольку он уже был далеко и его не могли видеть издали народные массы, он пошел напрямик через могилы. Могилы в этой части кладбища все были низкие и поросшие травой. Порою он приподнимал сутану и переступал через могилу, попадавшуюся на пути.

Церковный пьянчужка Абрахам позволил себе добавочное угощение в этот день в честь именитого покойника; он шел, покачиваясь, за капелланом, держа черный ящик; ящик был тот же самый: он употреблялся для всех покойников без различия.

Когда пастор приблизился к могиле Марианны, сюда же подошли и старик Андерс и некоторые обитатели «West End», возвращавшиеся с похорон консула.

Капеллан снял шляпу и вытер лоб, оглядываясь. Он искал глазами Абрахама. Все остальные обнажили головы.

Наконец подошел церковный пьянчужка Абрахам, и три горсти земли поспешно и равномерно упали на убогий гроб.

— Земля еси, в землю и отыдеши! В прах вернешься и из праха снова восстанешь, аминь!

Пастор поспешил обратно, шагая через могилы. Можно было не стесняться: ведь это были только могилы бедняков, а время уже было позднее.

XXIV

Смерть младшего консула не повлекла больших изменений ни в укладе жизни дома, ни в делах фирмы. Все шло четко, размеренно и продолжало идти, как хорошая машина. Но новый хозяин машины выглядел каким-то озабоченным, и многие считали, что тончайшие части сложного механизма фирмы едва ли будут хорошо работать в его руках.

Вообще никто не мог бы сказать, что Мортен взялся за свои новые обязанности без увлечения. Его почти невозможно было найти на месте: он все время разъезжал между городом и Сансгором; коляска стояла и ждала его в самых невероятных местах: внезапно он мог вынырнуть из-под моста, так как сошел где-то с лодки, потом снова садился в коляску, ехал в контору, вызывал кого-нибудь из бухгалтерии и уходил опять.

Но когда бухгалтер бросался за ним, чтобы спросить, каковы будут распоряжения, он успевал только увидеть, как коляска патрона поворачивала за угол.

Коммерсанты города еще и прежде говорили — конечно, только в узкой компании, — что легче вести дела «против» Мортена Гармана, чем «вместе» с ним. Фирма Гарман и Ворше начала терять свое доминирующее положение в деловой жизни города, но ее влияние переходило не в одни руки, а распределялось между многими. Годы эти были неудачными для плавания; большинство кораблей фирмы возвращалось или с убытками, или с очень маленькой прибылью. Лучшим из них был «Феникс», который перевозил гуано. Он оставался любимцем города, и газеты следили за ним с напряженным вниманием.

Один из поэтов города написал даже песню в честь «Феникса»:

Стреми же гордо, сын огня,
Свой остов опаленный!

Именно этот образ — намек на «остов», который побывал в пламени, — был удачной находкой сочинителя и обеспечил его произведению почетное место среди городских песен.

На основании прямого распоряжения покойного Якоб Ворше был назначен опекуном Ракел и Габриеля; все наследство в целом перешло к фру Гарман, а управление им было поручено Мортену; каждому из младших детей была выделена основательная сумма — примерно столько же, сколько получил Мортен, когда он стал жить собственным домом.