Избранные произведения

Невозможно отрицать, что франкфуртский затворник очень метко обрисовал современную ему буржуазную действительность, а заодно и темные стороны всей промышленной цивилизации вообще. Он почувствовал и то, что объективному исследованию этих отрицательных черт человеческого общежития упорно препятствуют, говоря словами К. Маркса, «самые яростные, самые низменные и самые отвратительные страсти человеческой души — фурий частного интереса»[4]. Сам Шопенгауэр отнюдь не помышлял о каком-либо ином, помимо существующего капиталистического общества, и когда в знаменитой 46-й главе второго тома «Мира как воли и представления», названной им «О ничтожестве и горестях жизни», отрицает возможность существенного улучшения жизни людей, а в не менее широко известной 44-й главе нацело развенчивает половую любовь, сводя ее к коварной «ловушке» природы, цель которой заставить людей обеспечить продолжение рода (хотя он и ратует за иную любовь — любовь как сострадание к отдельным людям и ко всему человечеству), вся его критика носит не социальный, но только обобщенно антропологический характер. Чужды ему и гегелевская вера в общечеловеческий разум, и прекраснодушная надежда многих позитивистов XIX в. на то, что счастье людям принесут успехи естественных наук. Чуждо ему и марксистское убеждение, что классовая борьба в истории на протяжении многих веков служила двигателем социального развития. Не верит Шопенгауэр и в спасительные последствия длительного гражданского мира. Да и возможен ли. он вообще? Вопреки распространенным в XIX в. буржуазно-либеральным иллюзиям о скором повсеместном торжестве воплощенных в жизнь идей- процесса, Шопенгауэр напоминает о том, что новые поколения людей то и дело повторяют ошибки прошлых поколений, научное познание то и дело заходит в тупик, а в руках морально ущербных людей достижения наук приносят зло. В области морали прогресса на протяжении последних веков не достигнуто вообще, что и видно по широчайшей распространенности бесчеловечной эксплуатации, кровопролитных войн, яростных насилий и садистских истязаний. Ненависть и злоба правят в обществе свой бал, и пока не видно, что этому Приходит конец.

Шопенгауэр считал, что Мировой Воле присуща «нелепость», она лишена смысла и ведет себя совершенно абсурдным образом. Мировую Волю не интересует ни прошлое, ни будущее. А происходящие во времени, и пространстве события истории лишены связи и значения. Поток событий во времени — это пестрая смена одних случайных происшествий другими, подобная вереницам кучевых облаков на небе в ветреную погоду (Ницше потом сравнил ход исторических событий с мелкой зыбью на поверхности моря). Вечное беспокойство и постоянная неуверенность пронизывают все сущее. Неудовлетворенность и тревога никогда не оставляют людей в их суетных исканиях, надеждах и разочарованиях.

Этот крайний шопенгауэровский антиисторизм опирается на убеждение в том, что в исторических событиях отсутствует какая-либо закономерность, все диктуется случайностями, которые сталкиваются друг с другом, сплетаются и соединяются в произвольные конгломераты. Все мечты и ожидания людей терпят крушения под обломками этих конгломератов и сменяются новыми, но столь же напрасными мечтами и ожиданиями. Провозвестник нацистской идеологии Людвиг Клагес в первой половине XX в. вновь воспроизвел шопенгауэровский антиисторизм, соединив его с ницшеанским волюнтаризмом. Получилась авантюристическая идеология. Конечно, в истории немало иррациональных сцеплений и жестоких случайностей, но к ним она все-таки, вопреки мнению Шопенгауэра и Клагеса, конечно, Не сводится. Чем больший отрезок истории мы возьмем, тем более определенным становится тот факт, что закономерности историческому процессу все-таки свойственны, а случайности, соединяясь друг с другом, либо «создают ткань» этих закономерностей, либо дополняют их разнообразием частностей, либо, наконец, ими преодолеваются, то есть действием этих закономерностей побеждаются. Каковы же эти закономерности и вытекающие из них действия необходимости? Сторонники догматического прочтения исторического материализма ссылаются обычно и прежде всего на такие две закономерности, как смена общественно-экономических формаций и убыстрение общего хода процессов истории. В соединении друг с другом две эти закономерности служили одним из оснований утверждения о том, что социализм в Советском Союзе уже построен, переход к коммунистическому обществу уже не за горами и вскоре наступит «царство свободы», заменяющее собой навсегда «царство необходимости». В действительности закономерностей исторического процесса гораздо больше, и они несравненно сложнее. Среди них следует указать на закономерности взаимодействия сосуществующих формаций, различные для разных эпох и столь для нашего времени еще мало разгаданные. А эти взаимодействия придают ожидающему нас довольно близкому будущему во многом неожиданный характер. Как бы то ни было, видеть в истории всего лишь вереницу случайностей, как это было свойственно Шопенгауэру, было бы неправильно.