Избранные произведения

Вглядываюсь в громадный зрачок, пытаясь угадать в нем то, чем изобилуют полные драматизма рассказы бывалых глубоководников: тупую жестокость, животную злобу. Но… Из темной глубины живого зеркала на меня глядит что-то ошеломляюще печальное и трогательное… Это правильно, когда говорят, что взгляд спрута напоминает взгляд человека. Взгляд спрута казался мне странно осмысленным.

Щелкнул переброшенный Боллом рубильник. Овал акварина осветился жемчужным сиянием. Кальмар молниеносно выгнул щупальца и отпрянул далеко назад. Теперь, в свете прожекторов, вижу его целиком. Веретенообразное, похожее на ракету тело — сейчас оно было кирпично-красного цвета, — имело в длину что-то около четырех метров, а вместе со щупальцами, пожалуй, и все восемнадцать. Угрожающе вытянув ловчие щупальца (его, должно быть, ослепил внезапный свет), кракен[8] минуту висел над илистым дном, ундулируя[9] ромбовидными плавниками. Затем растаял за пределами освещенного пространства.

Из-за округлого края четвертого бункера появились две жуткие тени и пронеслись мимо — вероятно, кальмары из того же рода гигантов-архитевтисов, что и первый. Однако их размеры произвели на меня удручающее впечатление: если верить собственным глазам, в «территориальных водах» станции свободно разгуливали тридцатиметровые монстры. Где гарантия, что это еще не самые крупные экземпляры?..

— Мне не приходилось иметь дело с этими тварями, — сказал за моей спиной Болл.

— Мне тоже, — признался я. — У Мадагаскара я видел кракена, всплывшего на поверхность, но то был какой-то мелкий полудохлый экземпляр.

— По словам прежних наблюдателей, здесь они водятся в изобилии.

Скверно, подумал я и ощутил пренеприятный зуд в левом плече. Память о черноперых акулах Красного моря… С тех пор я как-то недолюбливаю изобилие.

Болл щелкнул пальцами, рассмеялся. Начинается…

Осмотрев пистолет-пневмошприц, я вылил содержимое двух ампул в стальную обойму, проверил давление в кислородном баллончике и разложил все это хозяйство перед собой на столе. В кончиках пальцев я тоже начинаю ощущать покалывание. То ли еще будет.

Сижу и жду. Рядом в кресле корчится Болл. Восьмую инъекцию нам сделали одновременно, но у него это начинается раньше, Я вижу, каких усилий стоит ему сдерживать «смех».

Собственно, это не смех, а очень неприятное, болезненное состояние, которое сопровождается позывами к беспричинному неудержимому хохоту, начисто лишенному всяких эмоций. Беспричинность пугает и злит, но ничего поделать не можешь — смеешься.

— Нет, Грэг, невыносимо… — произносит Болл сквозь сжатые зубы.

Грэг?.. Ну да, он переврал мое имя.

— Терпение, Свен! Каких-нибудь двадцать минут…

Главное сдержаться, тогда все-таки легче. Но Болл не сумел. Захохотал, как безумный. Громко, болезненно, страшно. Стоит только начать…

Он нашел во мне хорошего партнера. Мы хохотали до слез, до колик в груди. Едва удерживались в креслах, изнемогая. Постороннему наш идиотский дуэт мог бы показаться забавным. Для нас это была пытка.

— К черррту!.. — прохрипел Болл, почему-то по-русски.

Он, покачиваясь, подошел к одному из мешков, ударом ножа распорол водонепроницаемую оболочку, запустил руку в прореху. Вынул бутылочку виски, плеснул в стакан мне и себе.

— Пей. Помогает.

О том, что спирт помогает, я знал: вопреки строжайшему запрету врачей некоторые глубоководники считали этот способ подавления «люциферова смеха» наиболее действенным. Что ж, попробую хоть раз, была не была!

Я быстро почувствовал усталость. Действует…

— Остальное — в жертву богам, — сказал я, перевернув бутылочку вверх дном. Остаток виски вылился на пол. — Наш винный запас можно считать исчерпанным, не так ли, Свен?.. Ну, что же вы молчите?

— Не беспокойтесь, Грэг, мне удалось захватить всего лишь одну. Специально для этого случая.

Хотелось бы верить.

Я посмотрел на часы и взял пневмошприц. Болл стянул через голову свитер. Легкий щелчок — и на его загорелой спине появилась еще одна розовая точка. Девятая. На жаргоне глубоководников девятая инъекция называется «поцелуй Эвридики». Поэтично, но слишком много иронии. Я передал шприц Боллу.

Увидев мой красноморский шрам, он тихо присвистнул:

— Полдюйма от сонной артерии… Когда-то вам, коллега, повезло.

Он прав, тогда мне действительно повезло… Я выпрямился и одернул свитер.

Этот шрам всегда привлекал внимание подводников. Из-за своей характерной серповидной формы. Не спрашивали «кто» — и так понятно. Спрашивали «где, как и когда». И я отвечал. Не потому, что любил поговорить на эту тему, а потому, что должен был отвечать: среда разведчиков моря такая информация ценилась. И, вероятно, поэтому мои ответы были не столько живописны, сколько академически бесстрастны: место, время, прозрачность и освещенность воды, биологический вид акулы, словом, полный перечень тех обстоятельств, при которых подводная смерть нанесла человеку нацеленный в горло удар, промахнувшись всего на полдюйма. Но сегодня я был бы не прочь увильнуть от беседы.

— Черноперая? — спросил Болл.

— Да… Откуда вы знаете?

Он, не смутившись:

— Будем считать, угадал.